Да чего тут слушать, Капанид? Или блеяния овечьего перед алтарем не слыхали? Овцы блеют – а жрецы ножик бронзовый вострят. Или каменный – как у моих куретов!..

Эге, уже не блеют! Поют!

И следом – дружно, в сотню голосов:

Капанид улыбается – доволен, простая душа, и Киантипп улыбается. Почему же мне невесело?

– Э-э, ванакт Диомед! Зачем слова тратить, зачем объяснять? Сейчас привезем твою госпожу, оглянуться не успеешь, моргнуть не успеешь – госпожа Амикла здесь будет!

– Ты!.. Не смей! Просто найди ее и скажи... Нет, ничего не говори, просто найди. Я... Я сам!..

Я пожал плечами. Меньше всего хотелось думать о войне. Если Мантос поспешит, он вернется скоро, очень скоро... Что я ей скажу? Про серебристый свет, про ветер над лесом? Про то, что все теперь будет иначе? А как – иначе? Наши обычаи несокрушимее Трои, будь она трижды...

– Дядя Эвмел, но ведь Троя тоже хочет войны!

Он усмехнулся тонкими бесцветными губами (эх, дядя, совсем ты плох стал!), худые пальцы ударили в столешницу:

– Там то же самое, мой мальчик. Азия против Европы! Это тоже впервые. Знаешь, недавно услыхал новое словечко – «варвары». Это те, чья речь нам непонятна: «вар-вар» – и все. Мы начинаем осознавать себя, Тидид! Вместо рода, племени, фратрии – народ, единый язык...

– Все это нужно живым! – перебил я. – Живым, дядя! Если мы погубим нашу молодежь под Троей, сами сгинем – кому к воронам собачьим будет нужен этот единый язык! Я не о поражении говорю. Но иногда победы – хуже поражений!

Дядя не ответил. Нащупал палочку, с трудом привстал, зацепил локтем одну и табличек...

Тр-р-ресь!

– Ох, ты! Кентавр в посудной лавке! Представляешь, Тидид, я уже и наклоняться не могу. Надо кого-нибудь позвать...

– Не надо, я сам!

Табличка разбилась ровно на пять частей. Первая, вторая... пятая.

– О чем это дядя? – поразился я. – «Лигерон Пелид на Скиросе»? Какой еще Лигерон? Которого матушка на алтаре жарила?

А я-то думал, что все это – пьяные байки! Лигерон Ахилл – победитель Трои, Геракл – сегодня. И завтра. Но не послезавтра – помрет!

– Лигерон, сын Фетиды, – кивнул дядя Эвмел. – Сейчас о нем много говорят...

– Ну, как же! – подхватил я. – Тот, кто в пеленках воевать пойдет! С кормилицей на колеснице!

– Смешно, – согласился он. – А ты слыхал, мальчик, что такое Кронов Котел?

Еще одна байка? Я заранее улыбнулся...

– Ванакт!

Хвала богам, Мантос! К гарпиям всех этих Лигеронов!

– Ну, где она?

Темным было лицо старшего гетайра. Даже глаза потухли. Даже голос...

– Ее нет, ванакт!

– В храме нет? – не понял я. – Ну, так...

– Нет ее, – еле слышно проговорил курет. – Ее больше нет, родич...

– Тебе лучше сказать, Стрепсиад, – вздохнул я. – Может, тогда я убью тебя сразу...

В храме Афродиты Горы – пусто. Разбежались! Только его и поймали куреты – Стрепсиада-кастрата, главного жреца.

Того самого.

– Знаю! – прохрипел (прошипел? пропищал?) он. – Знаю, ванакт! Я умру! Но я – только раб Пеннорожденой... Я лишь раб! Я... я покажу тебе!

Дернулся, засучил ножками.

– Хорошо, – кивнул я. – Отпустите!

Бухнулся на четвереньки, привстал, резко побежал к алтарю...

– Я только ЕЕ раб! Раб! Смотри, ванакт!

Ручонка с длинными, ярко накрашенными ногтями указывала прямо на белый мрамор.