.. Семья помнит обо всех – обо всех таких, как наш мальчик. Боюсь, ОНИ уже догадались. Отец... МОЙ отец не хочет, чтобы в Номосе остался хотя бы один человек с НАШЕЙ кровью в жилах...
Мне становится страшно. Зачем мама говорит такое? Зачем мне это снится?
– Ты ведь знаешь, Ойнид, что МОЙ отец никого не прощает!
Выходит, у моей мамы тоже есть папа? Значит, он мне дедушка? Но почему тогда?..
– Да, и Акаст погиб. И Орфей. И Дедал. И Ясон. А Геракл собирается воевать с Авгием. И вы тоже собираетесь воевать! Понимаешь, Ойнид? Скоро в Номосе не останется никого. Отец сказал, что вы уже не нужны. И наш мальчик...
Мамин голос становится тише, тише...
Умолкает.
Я засыпаю уже по-настоящему, но даже во сне – глубоком, без сновидений, продолжаю удивляться. Почему молчал папа? Что такое Номос? Что за Семья такая у мамы?
И почему мамин папа хочет убить меня?
– Феласги! Феласги! Феласги идут!
Ферсандр скатился вниз, едва не упал, ухватился рукой за кривой ствол кизила, глотнул горячий летний воздух.
Выдохнул.
– Алкмеон своих фривел! Их там десять... Твенадцать!
«Твенадцать» – это «двенадцать». А «фривел», понятное дело, «привел». Это он по-беотийски, потому что дядя Полиник, его папа, из Беотии. А по-ихнему – из «Виофии».
Ну, а «феласги» – это пеласги. Те самые.
Ферсандру страшно. Он совсем маленький, даже ниже меня. И дерется плохо. И еще он очень худой. Как его папа. У дяди Полиника есть еще два мальчика. Из зовут Адраст и Тимей. Они вместе родились, поэтому их называют «близнецы». Но они еще драться не могут. Им всего по два годика.
Значит, пеласги!
Мы со Сфенелом переглядываемся. Сегодня меня впервые выпустили на улицу. Выходит, вовремя. Граница нарушена! Враг уже на ступенях храма Трубы. Они уже ворвались, они уже здесь!..
Она невелика, наша улица, наша Глубокая. По ней не очень удобно ходить: она действительно глубокая, узкая, похожая на овраг. К каждому дому – и к моему, и к дому Капанида – приходится подниматься по ступенькам, а это очень неудобно, особенно в дождь. Но эта улица – наша. Наше царство-государство, куда нет хода врагам, а особенно пеласгам, этим неумытым дикарям, которые нападают только стаей и только шестеро на одного. Нападают – и спешат спрятаться за взрослыми спинами, как только мы начинаем их бить!
Трое на шестерых, трое на девятерых, трое на дюжину. Это – ничего, но сегодня они привели взрослых. Взрослые не должны драться! Это не по правилам. Но они все равно пришли. Амфилох выше Сфенела на целую голову, а Капанид – самый высокий из нас троих.
...И его папа тоже самый высокий. Потом идет дядя Полиник, а потом уже – мой папа. Зато у папы плечи шире. И кулаки больше!..
И еще Алкмеон. С этим не справиться – даже если на подмогу придут все наши приятели. Но они не придут. Они прячутся. Они боятся пеласгов.
Мы – не боимся!
Не боится Сфенел, не боюсь я. Ферсандр... Он маленький и худой, он, конечно, боится. Но он все равно с нами!
Вперед!
Папа говорит, что спуску нельзя давать никому. Даже взрослым. Только с богами нельзя драться. А дядя Капаней смеется и говорит, что драться можно и с богами. Когда мы вырастим, он нас научит.
Дядя Капаней смеется, а тетя Эвадна почему-то пугается.
Ого!
– Меч! – шепчет Сфенел. – Гляди – меч!
В руках у Алкмеона – меч. Деревянный, конечно, не иначе из гимнасия притащил. Мне становится завидно. Завидно – и страшновато. Если такой деревяшкой угадать по затылку!.. Проверено!
Останавливаемся. Переглядываемся. Они... Они тоже переглядываются. |