И если уникальность блюд как-то компенсировала особенности Родриго, то уникальность названий только подливала масла в огонь. «Грустный гратен» и «Тоскливый тартар» звучали не очень аппетитно, а «Влажное воскресенье» или «Печальный понедельник» еще и совершенно непонятно.

Хуже всего дело обстояло со свадьбами. Радость молодоженов была тяжелым испытанием для разведенного мужчины с разбитым сердцем. Однажды я набралась храбрости и пришла обсудить название закуски.

— Может, поменять «Сладкую иллюзию» на что-нибудь повеселее?

— А разве это звучит грустно?

— Ну, учитывая, что на десерт будет «Черное зеркало», получается неоднозначно… Пойми, у них праздник, они хотят вкусно поесть и хорошо провести время.

— И что прикажешь готовить? «Развеселого теленка»?

Он презрительно пожал плечами и с видом философа заявил, что настоящее счастье таится в глубинах меланхолии, а не в легкомысленном веселье. Потом он погрузился в такое красноречивое молчание, что мне пришлось уйти несолоно хлебавши. Больше я не осмеливалась поднимать эту тему.

Сегодня Родриго явно был в хорошем настроении. Мне захотелось немного поболтать и показать, как я ценю его работу.

— Мм, как вкусно пахнет сегодня! Что за сногсшибательное блюдо ты готовишь?

Густые брови нахмурились, из-под них метнулся обиженный взгляд.

— А вчера пахло невкусно?

— Конечно вкусно! Просто восхитительно!

Мне расхотелось разговаривать, и я выскользнула из кухни. Даже в комплиментах он умудрялся найти повод для обиды. Он был безнадежен, и все же каждый день я пыталась завести беседу, хотя знала, что молчание — лучшая тактика. Несмотря на эти неудачи, искренность Родриго меня подкупала. В то время как я из кожи вон лезла, пытаясь найти к каждому свой подход, он оставался собой и не скрывал своих чувств.

— Здравствуй, Корантен.

— Здравствуйте, мадам Ширдун.

Корантену было около тридцати. Он родился и вырос в Бретани, а потом каким-то ветром его оторвало от родины и занесло в Лион. Невысокий, с маленькими карими глазами и темными волосами, он работал официантом на полную ставку и был единственным в команде, кто обращался ко мне на «вы». Из уважения. Но не ко мне, а к негласным правилам и формальностям. Так же трепетно он относился к работе, особенно к той ее части, которая касалась аккуратно сложенных салфеток и идеально разложенных приборов. Скорость обслуживания, к сожалению, не входила в «список чести». Даже если в ресторане был аврал, он, проходя мимо накрытого стола, не мог удержаться от того, чтобы поправить неровно лежащую вилку. Хорошо, что меня это не касалось, — его начальницей была Катель.

Обход был почти закончен, оставалось только поздороваться с Марко, капитаном корабля и по совместительству самым толстокожим из всех известных в природе носорогов. Тот, кто назвал бы его «неприветливым», сделал бы отличный комплимент. Глядя на этого крепкого темноволосого усача, можно было подумать, что он в дикой ярости, даже если дела шли хорошо. Над мрачно сверкающими глазами нависали кустистые, всегда сдвинутые брови, а челюсти, казалось, были готовы откусить полноги первому встречному.

По узкой крутой лесенке я карабкалась в рубку, с каждой ступенькой теряя остатки воодушевления, хотя без него мне туда даже не стоило соваться. Марко уважал только силу и самоуверенность, поэтому мои вялые попытки командовать разбивались о него, как о скалу.