Зэкари привлек к работе столько самых лучших писателей в Америке, сколько можно, чтобы они составляли короткие тексты, сопровождавшие многочисленные фотографии.

— Мне не нужна ваша литература, — предупреждал он их, — дайте мне горячее чтиво, покажите, на что вы способны… Американцы — это вам не нация интеллектуалов, вы и сами, верно, уже заметили. К сожалению, но это факт. Я хочу, чтобы ваша смесь была зажигательной! И пусть она будет написана не завтра и даже не сегодня, а вчера.

Пэвка Мейер отвечал за художественное оформление «Семи дней». Его усилиями издание стало до того потрясающим, что никто из читателей даже не замечал, сколь мало, в сущности, отвечает еженедельник их возвышенным представлениям о прекрасном. Самые лучшие фотокорреспонденты охотно отправлялись хоть на край света на съемки, за которые им платили больше, чем платил «Лайф» или его европейский конкурент — «Пари матч». «Семь дней» стали классическим примером дикой, отчаянной удачи: читатель пристрастился к нему, как к наркотику, буквально за одну ночь.

В конце 1951 года Зэкари Эмбервилл решил съездить в Лондон. Он работал без передыху, компания росла, новые отделения открывались не только в Штатах, но и в Европе, а он так ни разу и не мог выбраться, чтобы самому принять участие в торжествах по случаю назначения главы очередного бюро и помочь тому стать на ноги. Из всех загранбюро лондонское было для него ключевым, не считая парижского, где «Стиль» уже имел свое представительство, так что начать поездку он решил все же с Франции, а закончить Англией. Его секретарша напутствовала его предложением псстараться использовать пребывание в Лондоне для того, чтобы наконец постричься у хорошего парикмахера, а также заказать парочку костюмов.

— Это что, намек, золотце?

— Нет, мистер Эмбервилл. Я считаю, человек вашего положения должен за собой следить. Вам же еще и традцати нет, и если бы вы хоть немного думали о своем внешнем виде, то были бы очень даже привлекательным, — отчеканила мисс Брайни.

— Да что вы! Я, кажется, всегда чист и выбрит. Рубашки выглажены, ботинки сверкают. Так в чем же дело?

— Секретарша ценится настолько, насколько ценится ее босс. А вы, мистер Эмбервилл, подрываете мой статус в Секретарском ленч-клубе. У всех других секретарш боссы шьют себе костюмы на Сэвил-роу и стригутся в Сент-Риджесе не реже трех раз в месяц. Обувь они заказывают у Лобба, а вы… вы даже к Барни и то не заглядываете, — колко заметила она. — И потом, как это так — не состоять членом какого-нибудь клуба? Или жевать сандвич у себя за рабочим столом, вместо того чтобы обедать в лучших ресторанах. А где фотографии, запечатлевшие вас в ночных клубах с красивыми девочками? Ну как вам все это растолковать, прямо не знаю.

— Ну хорошо, а вы там, в своем клубе, говорили им, сколько я вам плачу?

— Переплачивать своей секретарше еще не значит быть комильфо, — фыркнула в ответ мисс Брайни.

— Золотце мое, у вас, по-моему, не совсем верное представление о шкале ценностей. Но насчет стрижки я, так и быть, подумаю.

Зэкари не считал нужным оправдываться перед собственной секретаршей, когда речь шла о его личной жизни. Не ее это дело. Богатый холостяк, он находил развлечения не в праздности, а в работе. На похождения У него не оставалось ни времени, ни интереса. У Зэкари имелось в обойме несколько знакомых женщин, чертовски привлекательных, но влюбляться по-настоящему ему не случалось. Был ли он слишком эгоистичен, слишком занят своими журналами или слишком циничен? Вовсе нет, зачем пытаться морочить себе голову: все дело заключалось в его чертовой сентиментальности. Подспудно в душе Зэкари жил образ идеальной девушки — если это не сентиментальность, то что же тогда это такое? Девушка его мечты была сама нежность, чистота, возвышенность — такие на Манхэттене вряд ли водятся.