Вообще, это пес моего отца. Но отец умер полгода назад, и мать тут же спихнула Швейцара на меня. Почему-то он с завидным упорством справлял нужду исключительно под бельевой веревкой на заднем дворе.

— Целый газон в его распоряжении! — говорила мама. — И где усаживается эта чертова псина? Прямо под бельем!

Я переехал и забрал Швейцара с собой.

Так мы с ним и живем.

Я в доме.

А он у двери.

Он счастлив.

И мне тоже приятно.

Он счастлив, — никто не мешает греться на солнышке у порога. Лучи пробиваются сквозь сетку, а он знай себе спит. Когда я закрываю на ночь дверь, он немного откатывается в сторону. И спит дальше. А я смотрю на него и понимаю, что люблю эту псину. До слез люблю. Но вонища от нее идет страшная, это правда.

Честно говоря, я думаю, что Швейцар скоро умрет. К этой мысли можно привыкнуть: в конце концов, семнадцать лет — серьезный возраст для собаки. А вот как я отреагирую — не знаю. Наверное, Швейцар заснет и не проснется. Выскользнет из своего тела бесшумно и незаметно. А я встану на колени, уткнусь носом в вонючую теплую шкуру и расплачусь. Я буду плакать и плакать, ожидая — а вдруг проснется. Но он не проснется. Тогда я его похороню. Вынесу наружу, чувствуя, как остывает тело, и наблюдая, как горизонт на заднем дворе падает вниз. Впрочем, сейчас со Швейцаром все нормально. Я вижу, что поднимается и опадает его бок, он дышит. Просто воняет как покойник.

Еще у меня есть телевизор, который не всегда показывает, телефон, который почти никогда не звонит, и холодильник, который гудит как самолет.

На телевизоре стоит семейная фотография. Снимок сделан много лет назад.

Телевизор я почти не включаю, зато время от времени посматриваю на фотографию. Снимок приличный, правда запыленный. Время идет, что же вы хотите. На фото мать, отец, две сестры, я и младший брат. Кто-то улыбается, кто-то нет. Мне это нравится.

Итак, моя семья. Мама — из тех женщин, которых не так-то просто обидеть, потому что они сами кого хочешь обидят. И словом, и топором. Кстати, о словах. Мама выражается не то чтобы очень цензурно. Впрочем, я еще успею об этом рассказать.

Теперь об отце. Он, как я уже говорил, умер. Полгода назад. Папа был тихим добрым пьяницей. Очень одиноким, хотя жил с нами. Я мог бы сказать, что отец запил из-за характера матери, не выдержал… Но на самом деле не могу найти ему оправданий. Они есть, но сам я в них не верю. Отец занимался доставкой мебели. Его нашли мертвым внутри фургона. Он сидел в старом шезлонге — спокойный и расслабленный. Полная машина мебели, а он даже не начал разгружаться, бездельник. Так все подумали. А у него просто отказала печень.

А вот мой младший брат Томми все в жизни делает как надо. Ну или почти все. Мы с ним погодки. Томми, кстати, учится в университете.

Сестер зовут Ли и Кэтрин.

Когда выяснилось, что Кэтрин беременна, — а ей было всего семнадцать, — я расплакался. Ну, чего вы хотите от двенадцатилетнего пацана. Вскоре Кэтрин уехала. Нет, ее не выгнали, ничего такого. Просто вышла замуж и переселилась. Такое в то время случалось нечасто.

А через год уехала Ли. Но с ней никаких проблем не было.

Во всяком случае, уехала она не из-за беременности.

И только я остался жить в нашем пригороде.