Собравшись с духом, Карпентер прошагал к двери фойе, где, как он и предполагал, его уже подкарауливали репортеры. Кто-то сунул микрофон прямо ему в лицо.

— Ох, прошу вас! — воскликнул Тед. — Я готов сделать заявление, но вы же меня совсем задавили!

Когда поток громко выкрикиваемых вопросов иссяк, он взял микрофон из рук какого-то репортера и твердым голосом произнес:

— Прежде всего я должен принести извинения матери Мэтью, моей бывшей жене Александре Морланд, за мое совершенно непристойное поведение этим вечером. Мы оба в отчаянии оттого, что наш ребенок пропал. Я услышал, что якобы существует фотография, на которой мальчика уводит его мать, и в буквальном смысле потерял голову. Мне следовало бы подумать хоть несколько мгновений, и тогда я бы понял, что эта фотография должна быть фальшивкой или подделкой, называйте как хотите. — Тед немного помолчал, а потом добавил: — Я теперь настолько уверен в том, что упомянутая фотография — фальшивка, что намерен сейчас отправиться на встречу с моей талантливой и прекрасной клиенткой Мелиссой Найт и поужинать с ней в кафе «Лола». Но как видите, услышав ужасную новость о той фотографии, я пролил на рубашку вино. Так что сначала я заеду домой и переоденусь, а потом отправлюсь к «Лоле». — Тед не сумел скрыть дрожь в голосе. — Моему сыну Мэтью сегодня исполняется пять лет. Ни его мать, ни я не верим, что он мертв. Некто, возможно какая-то одинокая женщина, отчаянно желающая иметь ребенка, воспользовалась возможностью, украла мальчика и сейчас находится рядом с ним. Если эта особа видит нас, я прошу ее: пожалуйста, скажите Мэтью, как сильно любят его мама и папа. Они очень хотят вновь увидеть сына.

Репортеры хранили почтительное молчание, пока Тед шел к краю тротуара. Ларри Пост, друг Теда по колледжу и давний его водитель, ждал, открыв заднюю дверцу машины.

14

После того как Джош ушел, Зан поднялась к себе, тщательно заперла за собой дверь квартиры, быстро сняла всю одежду и закуталась в старый теплый купальный халат, который надевала по утрам, встав с постели. Автоответчик мигал, говоря о полученном сообщении. Зан подошла к телефону и выключила его. Остаток вечера она просидела в кресле в спальне, где зажгла только одну лампочку — ту, что освещала фотографию Мэтью. Ее глаза жадно изучали каждую черточку детского лица.

Растрепанные волосы песочного цвета, которые, возможно, теперь подстрижены как-то по-другому. Легкий красноватый оттенок на макушке. Стал ли он теперь полностью и окончательно рыжим?

«Мэтью всегда был таким ласковым ребенком, солнечным, приветливым к незнакомцам, не в пример другим детям. Обычно в трехлетнем возрасте малыши довольно застенчивы. Папа всегда был экстравертом, — думала Зан. — Мама тоже. Что же со мной-то произошло? Многие месяцы после их гибели слились в нечто неразличимое. Теперь мне говорят, что это я вытащила Мэтью из коляски в тот день…»

— Я ли? — вслух прошептала мать, и вся чудовищность этого вопроса вдруг обрушилась на нее.

Она через силу включила логику и спросила себя:

— Но если я его забрала тогда, то что с ним сделала?

Ответа у нее не нашлось.

«Я никогда не причинила бы ему вреда, — сказала себе Зан. — Пальцем его не тронула бы. Даже когда я выговаривала ему, если он вел себя плохо, мое сердце таяло при виде малыша, с несчастным выражением лица сидевшего в маленьком креслице…

Прав ли Тед? Неужели я погрязла в жалости к себе и хочу, чтобы все меня жалели? Не хотел ли он сказать, что я принадлежу к тем сумасшедшим мамашам, которые злятся на собственных детей просто потому, что хотят внимания к самим себе?»

Зан думала, что чувство онемения, ощущение, что от боли она проваливается внутрь самой себя, больше никогда не повторится.