– Комууу я сказааала?!

Я вскочила, встала в строй вместе с детьми, и мы потопали назад, в раздевалку. В нежный морозный аромат из открытой двери врывался привычный запах щей из кислой капусты. Мы возвращались в свое беличье колесо.

– Все раздееелись! Все помыли рууууки! Все за стооол! Все на горшооок! Все спаааать!

Глава 4

Спонсоры

Нет. Зря я радовалась. Банты принесли следом. Меня выловили первой – поставили перед стулом, на котором сидела воспитательница, и стали драть волосы пластмассовой расческой. Хррррр! Хррррр! За что?!

Прически у мальчиков и девочек были одинаковыми. Чем мы отличаемся друг от друга, кроме названия, непонятно. Просто есть дети в шортиках, а есть дети в платьицах. Только в платьицах страдали больше. Воспитательница твердой рукой сгребла мои короткие волосенки в пучок на макушке и прицепила к ним ненавистный бант, натянув кожу на голове так, что глаза подползли к ушам. Привычно отодвинула меня в сторону, не обращая внимания на скривившийся рот, и притянула к себе следующую жертву. Хрррррр! Хрррррр! Металась расческа. Цеплялся бант. Следующая. Хрррррр! Хрррррр! Готово! Скоро все дети в платьицах выросли на вторую голову, красную или оранжевую, которая мерно покачивалась на макушке. Больно – глаза к ушам – было всем. Но сдирать банты никто не пытался: мы уже знали о последствиях.

Нас ведут в групповую.

Столы, за которыми мы обычно едим, сейчас куда-то вынесли. Ёлка! Увидев ее, мы начинаем толкаться – бесссссстолочи – и никак не поймем, чего же от нас хотят… Наконец, накинувшись всем коллективом, воспитатели вручную собирают всех в кучку – как бы чего не вышло. Я, как обычно, наблюдаю за их лицами. Вот они выравнивают нас – мальчик-девочка, затылок в затылок, висок в висок. Губы сжаты в тонкую нить, придирчивый взгляд. Вот одна из них распахивает двери в групповую, и на лица остальных, словно по команде, слетают улыбки. Глаза остаются неподвижными, как точка отсчета, а рты старательно тянутся в спортивной зарядке – раз, два, три, четыре, сели-встали, губы шире. К нам вваливаются чужие взрослые. Спонсоры. Самая неугомонная воспитательница из соседней группы, вечная тамада, выходит в центр зала.

– Здраааавствуйте, гости дорогие!

Она зачем-то кланяется, спонсоры глупо улыбаются и кивают в ответ.

– Скоро праздник, Новый год! Добрых дел водоворот…

И тут вижу, как открывается дверь и из-за спин взрослых в зал вталкивают ЕЕ! Такую же «дылду», как я, точно в таком же платье и с таким же огромным рыжим бантом! Сердце радостно бьется в груди, стучит так, что, кажется, все это слышат. Тук-тук-тук-тук! Тук-тук-тук-тук! Руки, ноги и даже голова у Ани на месте! Только лицо, как обычно, заклеено пластырем и почти не видно глаз – одни узкие щелки. Опухшие веки, щеки, подбородок. Я знаю, что в детстве Аня не слушалась воспитателей и за это ее украла баба-яга, искусала ей все лицо. Она сама виновата – плохо себя вела. И теперь Аню лечат врачи. Уже много лет.

При мыслях о бабе-яге мне становится страшно, я начинаю постукивать зубами, глядя на единственную подругу. Ничего не могу с собой поделать.

– Ооо, – ведущая нервно дергается, делая непонятные знаки в сторону двери, – вот и Анечку из больницы привезли. После операции.

Она как будто оправдывается, но это не помогает. По толпе спонсоров, они жмутся друг к другу – плечи к ушам, пролетает испуганный вздох. В нем ужас и жалость. И я чувствую эти вздохи, как будто они живые, вижу своими глазами серых мохнатых тварей, которые вываливаются из ртов взрослых вместе с этим отвратительным «ооооо» и разбегаются по углам.