По выходе из душа меня ожидают стакан сока и очищенный апельсин. Вика ловко орудует небольшим кухонным ножиком, явно принесенным из дома, мелко нарезая яблоко в большую фарфоровую чашку.

– Вот сейчас залью яблоко кипятком, потом добавлю туда дольку лимона и чайную ложку меда – получится очень полезный напиток. Нам с сестрой мама всегда так делала, когда мы болели. Но сначала анализ крови натощак сдашь.

– Викусь, ты хоть толком поспала сегодня? Смотрю, вечером еще и на Таганку заезжала?

– Успею потом выспаться, – машет рукой моя красавица, – мне сейчас главное тебя на ноги поставить. Скоро придут кровь брать на анализ, через полчаса завтрак, потом обход врача. Температура у тебя небольшая, думаю, Тамара Семеновна еще какую-нибудь физиотерапию в дополнение к уколам и таблеткам назначит.

Да уж… жена-медик это вам не фунт изюма, веселая меня семейная жизнь ожидает.

Я смотрю в лицо Вике и решительно отставляю чашку:

– Рассказывай, что случилось.

Невеста отводит глаза, но потом все-таки сквозь силу произносит:

– В общаге девчонки болтали, что Хрущев вчера вечером умер…

Я тянусь к радиоточке, щелкаю выключателем. Играет подозрительно траурная музыка. Кажется, что-то из Бетховена.

– Соседка рассказывала, – Вика взяла чашку с взваром, помешала ложкой кусочки яблока, – что парни «голоса» ночью слушали…

Черт! Неужели уже и на Запад утекло?!

– И что там говорят?

– Ничего конкретного: в Кремле обострилась борьба за власть, Хрущев умер, не приходя в сознание.

Я погружаюсь в тяжелые раздумья. Выходит, я своими действиями, можно сказать, убил «волюнтариста». Если бы не мое вмешательство в историю, Никиту мирно бы отправили на пенсию и он прожил бы еще семь долгих лет в окружении семьи и внуков. Да, его бы прослушивал комитет, сидел бы Хрущев на даче фактически под домашним арестом. Но это все лучше, чем умереть вот так, даже не попрощавшись с родными. Стоят ли быстрые перемены в судьбе страны жизни пусть и плохого ее правителя, но все же живого человека?

– О чем ты, Леша?

– Так, о своем, наболевшем. – Я даже не заметил, как произнес вслух последнюю мысль.

– Все, хватит о плохом. – Вика машет градусником. – Приступаем к лечению!

Вся первая половина дня наполнена у меня больничной суетой. Только и успеваю, что выполнять распоряжения врача. Тамара Семеновна в Вике души не чает – все ее назначения выполняются безукоризненно и в срок, пациент Русин находится под строгим и неусыпным контролем. Заметно, что моей невесте все это привычно, в больнице она чувствует себя как рыба в воде. С детства рядом с мамой-врачом, да и сама Вика медик от бога.

Днем выглянул в окно, посмотреть, как там погода, и обомлел – в парке под окнами растянут большой транспарант из белого полотнища: «Русин, выздоравливай, мы тебя ждем!» Приятно, конечно, чего уж говорить… Но перед другими пациентами все же неудобно, теперь вся больница будет знать, что здесь лежит «тот самый Русин».

А ближе к обеду ко мне пришел первый посетитель – Марк Наумович. И конечно, не с пустыми руками. Разве Мира Изольдовна могла допустить, чтобы «бедный, больной мальчик» умер с голода?

В ярком китайском термосе, укутанном в пуховый платок, мне был доставлен живительный «еврейский пенициллин» – душистый куриный бульон, сваренный из домашней курицы с различными кореньями и специями.