— Разумеется, какая-то информация о потенциальных суррогатных матерях имеется в медицинских центрах, — сказал он. — И надежнее всего обращаться именно туда. Впрочем, и у них информация неполная, отрывочная, фрагментарная. К тому же кандидатки, как правило, не обследованы, и по результатам анализов половина из них отсеется. О психологическом тестировании я и вовсе молчу — его просто нет.

И мистер Абрахэм захлопнул Семейный кодекс, который до сих пор держал в руках. Это был эффектный жест, означающий, что тема разговора исчерпана.

Рядом с дверью зала заседаний вывешен был список дел и назначенное для слушаний время. Первое слушание — в 10.20. Следующее — в 10.30. За ним — в 10.45. И так — до восемнадцати часов. На каждое дело отведено было по десять-пятнадцать минут. Лена посчитала: выходило, за день слушается больше тридцати дел. И это только у одного судьи. Как это вообще возможно? Может, что-то напутали? Лена подошла к другому залу заседаний. То же самое. Тридцать дел по десять минут на каждое.

— Леночка! Доброе утро! — За спиной у Лены появился Анатолий Эммануилович Плевакин — ее непосредственный начальник. С виду ничем не примечательный, седенький, тонкокостный Плевакин был великолепным судьей, очень эрудированным человеком, замечательным собеседником и обладал каким-то просто атомным обаянием. Достаточно его увидеть — и жить становится лучше. Почему? Бог его знает. Но становится, это совершенно точно.

— Что? Любуетесь нашими портянками?

— Чем… любуюсь, Анатолий Эммануилович? Портянками?

— Вот эти вот списки, — Плевакин махнул рукой в сторону вывешенных рядом с дверью распечаток, — между собой мы их портянками называем. Впечатлились?

— Анатолий Эммануилович, — Лена посмотрела жалобно. — Я что-то не совсем понимаю… Как за пятнадцать минут можно разобрать дело?

— Да ну что вы! — Плевакин заулыбался, положил свою сухонькую лапку Лене на плечо. — Голубчик, разумеется, ни один судья по тридцать дел за день не разбирает. Максимум — десять, но и это редко. В основном пять-семь.

— А как же списки?

— А что списки? Списки, видите ли, составляются с учетом рисков, так сказать. Кто-то не явится, у кого-то заседание отложат, потому что нужно предоставить дополнительные документы, часть из них просто заявления об отмене заочных решений, сами понимаете, такое часто бывает, так это на пять-десять минут… Вот и получается, что половина списка — чистой воды фикция.

Плевакин еще шире улыбнулся и засеменил по коридору к лестнице. А Лена отправилась к себе в кабинет.

За окном по-прежнему лил дождь, простирался все тот же московский палисадничек и не было никакого Люксембургского сада.

Лена повздыхала, открыла папку с делом и погрузилась в чтение. Она как раз дошла до двадцать восьмой страницы, когда дверь с грохотом распахнулась. Висевший на гвозде плащ свалился Лене на голову. На пороге во всем блеске своих без малого тридцати лет предстал младший лейтенант.

— Здравия желаю, Василь Васильич! А я к вам с подарком! Свежий труп на коммунальной кухне, прошу любить и жаловать! — гаркнул он, протопал к столу и плюхнулся на стул для посетителей. Стул под ста пятью килограммами его молодецкого тела жалобно скрипнул.

Лена кое-как выпуталась из плаща и воззрилась на посетителя. Собственно, он тоже на нее воззрился. Как только Лена показалась из-под плаща — так и воззрился. В ту же буквально секунду. И немедленно сдулся. Будто бы даже сделался меньше (хотя при его габаритах это было непросто) — сгорбился, стушевался, залихватская улыбочка стекла с лица. Лицо сделалось простецким и недоумевающим.