– Любить всегда нелегко, а плохого человека – особенно, – утешала ее Лиззи. – Только время залечит ваше горе, Чармиан. Ведь он столько лет был вашим идеалом, возлюбленным из вашей мечты.

Чармиан грустно кивнула.

– Вот что я вам посоветую, – продолжала Лиззи. – Когда мой муж умер, я была ужасно потрясена. Злилась на себя – за то, что не понимала до конца, как он болен, на больницу – за то, что там не смогли спасти его, и на него – за то, что он умер и оставил меня одну… Я не была готова к потере. Мне пришлось обратиться к психоаналитику. Он порекомендовал мне изложить все, что случилось, на бумаге и особенно подробно рассказать о своих чувствах до смерти мужа и после. Сначала я не думала, что это поможет, но, оказалось, я ошибалась. Попробуйте и вы.

Чармиан долго колебалась, стоит ли ворошить прошлое, но потом все-таки последовала совету Лиззи. Подробно она описывала все, что случилось за десять лет: почему ей пришлось пойти на свидание вместо Рейчел, что она испытала при первой встрече с Джеффри, что пережила потом и как волновалась о его судьбе. Она пыталась объяснить себе самой, как он стал ее мечтой, идеалом мужчины для нее. С наивностью в вопросах секса она связывала свою уверенность в том, что если мужчина спит с ней, значит, любит. Заливаясь слезами, она без утайки писала о том, как любила и ненавидела Джеффри одновременно, как страдала от стыда и оскорблений и как до сих пор не может забыть этого человека.

Нисколько это ей не помогло. Наоборот, без конца думая о Джеффри, она все больше тосковала о нем.

Дни, между тем, становились все короче. Лето заканчивалось, наступала осень. По утрам лужайку перед домом иногда покрывал седой иней. Уже в девять часов становилось темно.

Вечера были самым плохим временем для Чармиан. Днем она старалась как можно больше занять себя. Начала убирать, отмывать и даже кое-где подновлять дом, готовя его к возвращению бабушки. Бабушка действительно была очень мудрой. Уборка и в самом деле успокаивала Чармиан. Хотя за эти несколько дней свободы она немного окрепла, порозовела и поправилась, все же к концу дня очень уставала. Кроме того, она заранее боялась долгих ночей, когда ничто не отвлекало ее от воспоминаний, сердце изнывало от тоски, а тело – от неутоленной страсти.

Однажды вечером ей захотелось разжечь камин. Захватив корзину для дров, она вышла через черный ход. Сарай был рядом с домом, и ей потребовалось минут пять. Корзина была очень тяжелой, и Чармиан с трудом тащила ее обеими руками. Толкнув дверь в гостиную бедром, она вошла, с облегчением опустила тяжелую ношу на пол и выпрямилась, чтобы отдышаться. В этот момент она заметила, что не одна. Мужчина, скрестив руки на груди, стоял, прислонившись к каминной полке, и невесело смотрел на нее.

Словно ледяная рука сжала горло Чармиан.

– Джеффри? – прошептала она. – Что ты… что ты здесь делаешь?

– Дверь была открыта. Я хотел… я должен был увидеть тебя…

Он изменился. Слегка похудел… Казался уставшим и немного постаревшим.

– Я не вернусь… Ты… ты не можешь заставить меня!..

Чармиан отшатнулась и вытянула перед собой руки, словно преграждая ему путь.

Если бы на его месте был другой человек, Чармиан могла бы поклясться, что в его глазах была боль.

– Да, заставить тебя я не могу, – с трудом произнес Джеффри. – Миссис Риверс, твоя бабушка, сказала мне, что скоро вернется домой.

– Не раньше, чем через две недели, – машинально ответила Чармиан. Но тут до нее дошло, что он сказал, и она с негодованием воскликнула:

– Как ты посмел?! Что ты ей сказал?..

– Я лишь спросил… О, подожди, Чармиан, я должен… Прошу тебя, Чармиан, прости меня.