Я лишь злорадно засмеялась:

– Скоро узнаем. Главное, чтобы подсветка с лампами, действительно, оказались с ультрафиолетом!

– ВСТРЕЧАЙТЕ…

– Вовремя. Мальчики, танцуйте как можно брутальнее, а то знаю я эту моду на каблуки… Стритрейсеры не оценят.

– Говоря: «не оценят», Вика подразумевает: «морду набьют», – согласилась я с предупреждением подруги, пару раз подпрыгнув на месте и встряхивая руками, таким образом, скидывая с себя напряжение. – Удачи, мальчики.

Янкина новенькая ученица молчала, настраиваясь на скорый выход, даже не вслушиваясь в наш разговор.

– Удачи и нам, – скисла Вика, как только мы остались втроём.

Я знала, насколько Вика не любит танцевать на публику, поэтому её решение, да и сама задумка были бесценны. Моя благодарность не знала границ.

Заиграла песня «Весел и пьян» Luxsora, символичная для стритрейсеров и меня.

Публика засмеялась, встречая парней танцоров громоподобными аплодисментами, что говорило об ультрафиолетовом оборудовании.

«УРА!» – Хотелось пищать от восторга, а это очень мешало сосредоточиться, поэтому пришлось откинуть его в сторону, удивляясь, что уже заиграл припев.

Я ликовала. Пусть мне за мою выходку, возможно, прилетит нечто, сродни коллапсу, но я должна дать понять этой… Карине, что Зарецкий мой. «Брат», «опекун», «любовник» – не важно! Виктор – МОЙ!

Ташкевич нервно выдохнула, готовая к нашей части.

– Спасибо, – одними губами прошептала я, выходя на второй куплет, где Luxsor пел: «Мне так легко дышать…», а по обе стороны от меня шли Вика и новенькая Дементьевой.

Лбы светились!

Мне кажется, тверк ещё никогда не исполнялся мною с таким восторгом и самоотдачей!!!

Двигаясь в огромном круге зрителей, сидящих полукругом, словно в амфитеатре и подпевающих Люксору: «О о о… весел и пьян!», наблюдала за другим полукругом, где стояли участники, как авто, так и мотогонок.

Зарецкий, в очках, обнимая свою Карину, улыбался… пока мы не вышли.

За то время, пока я тверкала с девочками возле ненастоящих стритрейсеров, Виктор успел выговорить что то своей новой сестре, оставить её на попечении Рыжего и Зверева, челюсть которого так и продолжала оставаться открытой, вернуться, залезть на одну из тачек, по видимому, той, на которой он выиграл заезд, и сесть на капот, почему то с улыбкой досматривая номер.

Делая движения на автомате, была крайне раздражена.

«Такого не должно было быть! Он всегда орал на меня, когда я выставляла на всеобщее обозрение его личную жизнь! Что происходит?!»

Концовка оказалась неожиданной даже для тех, кто был в курсе моей выходки.

Вместо того чтобы поцеловать Максика, на лбу которого красовалась надпись