Он стоял там — в дверях. Уверенно держал в руках пистолет, направляя дуло прямо на меня. Сердце однозначно пропустило пару ударов. Сглотнув слюну, что вдруг стала вязкой, осторожно вытерла рукавом губу, из которой все еще сочилась кровь.

— Оленька, будь добра, вернись в дом, — произнес Михаил мягко, удерживая самодовольную улыбку на лице.

— А если не вернусь? — сделала я маленький шаг назад, и он тут же выстрелил.

Пуля пролетела совсем рядом. Казалось, я даже слышала ее свист. Если до этого момента я еще сомневалась, что нарвалась на ненормального, то сейчас была полностью в этом уверена.

— Тебя посадят, если со мной что-то случится, — еле выговорила, наблюдая за тем, как он направляется ко мне.

— Ты в этом уверена? — подошел он совсем близко.

Достав из кармана платок, с какой-то устрашающей нежностью приложил его к моим губам, вытирая кровь. Доброжелательная улыбка не покидала его губы.

— Чего ты хочешь от меня? — нашла я силы спросить, с трудом удерживаясь от того, чтобы не вздрогнуть от его прикосновений.

Тело задеревенело. Не чувствовала ни рук, ни ног.

— Я тебя хочу, — ответил он откровенно, касаясь костяшками пальцев моей щеки. — И сделаю все, чтобы ты принадлежала мне. Хотя постой-ка, ты и так принадлежишь мне. До тех пор, пока не выплатишь тридцать девять миллионов. И заметь, ремонт ворот я тебе простил.

— Какая щедрость, — протянула я, а взгляд так и возвращался к пистолету, который он продолжал удерживать. — А ты в курсе, что крепостное право отменили в тысяча восемьсот шестьдесят первом году?

— А ты в курсе, что долговое рабство придумали во втором тысячелетии до нашей эры?

— Я переведу обратно твои миллионы, только скажи куда. Мне уже не смешно, понимаешь? — в отчаянии прикусила я губу, но на здравомыслие мужчины не рассчитывала.

— А разве я смеюсь? Можешь оставить себе мои миллионы. Можешь отдать их обратно, но я тебя хочу, и мое желание стоит этих денег. Стоит тридцати девяти миллионов, которых у тебя совершенно точно нет. Но которые ты можешь отработать в ближайший год. В любом случае тебе стоит вернуться в дом, — слегка подтолкнул он меня в спину, но я снова вывернулась, вынуждая его недовольно поджать губы. — Что еще?

— Я журналистка! — перешла я к последнему — угрозам. — Я дам разгромное интервью, которое сломает твою карьеру! Все газеты, журналы и новости будут пестреть моими откровениями и фотографиями!

Я все-таки дернулась. Дернулась, когда он приставил дуло пистолета к моей щеке. В страхе закрыла веки, сжала зубы, готовая к тому, что он выстрелит. Умирать вот вообще не хотелось, но пока просто не представляла, что могу противопоставить ему. Его деньгам, его связям, за которыми стоит вседозволенность.

— Я ненавижу журналистов, Оля. И не зря обо мне так мало пишут в газетах. Обычно те, кто желают прославиться за мой счет, живут крайне мало. До обидного мало.

— Я тебя не боюсь, — прошипела, поднимая подбородок выше, глядя с вызовом ему в глаза.

Даже не шелохнулась, когда он убрал пушку и склонился ниже, почти касаясь моих губ своими губами. Руки его, будто стальные оковы, сжали мою талию.

— Знаешь, а я всегда хотел иметь дачу в каком-нибудь тихом месте. Маленький домик, прямо как у твоих родителей. Только жаль, что пожары случаются в таких слишком часто.



— Ты не посмеешь… — растеряла я весь страх, неверяще качая головой из стороны в сторону.

— Кто меня остановит? — улыбнулся этот маньяк, целуя уголок моих губ.