|
Хотя, надо признаться, и не мешал ему. Казалось, ведущий как личность просто-напросто отсутствует, и сидит некая бездушная машина, которая задает первый пришедший в голову вопрос и равнодушно ждет, пока собеседник с грехом пополам выпутается из ответа. На столе перед ведущим и гостем стояли большие чашки с рекламной надписью «Билайн». Продюсер поднес чашку ко рту, сделал судорожный глоток, поперхнулся и начал долго и натужно кашлять. Камера деликатно ушла в сторону, теперь весь экран занимало лицо Уланова, с холодным любопытством наблюдающего за кашляющим собеседником. Внезапно Настю осенило: это прямой эфир. В записи затянувшуюся и совершенно неинформативную сцену обязательно вырезали бы. А что же раньше? Все понятно. Прежние передачи всегда шли в записи. Теперь, после гибели директора и корреспондента, пришлось менять схему. Все, что успели отснять и смонтировать раньше, уже прошло, а за минувшую неделю новых записей сделать не смогли. Вместе с людьми во взорвавшейся машине сгорели блокноты с записями и кассеты… Пропала вся подготовительная работа, которая должна была лечь в основу будущих передач. И теперь Уланов вынужден будет какое-то время работать в прямом эфире, пока не подготовят новые материалы. Но все-таки странно он себя ведет, даже с учетом стрессовой ситуации. Да, переживает, вероятно, страдает, но это должно было сказаться в первую очередь на реакции и моторике, а никак не на мастерстве и общем духе программы. Мастерство, как говорится, не пропьешь. И концепцию передачи никто, по-видимому, не изменял. Почему же он совсем не помогает своему гостю выглядеть более или менее прилично? Программа закончилась, на экране замелькали цветные картинки рекламного блока. Настя порылась в своих бумажках, нашла телефон студии, выждала несколько минут и решительно набрала номер. – Это Каменская, – представилась она, услышав в трубке голос Уланова. – Нам опять надо побеседовать. Когда вам удобно со мной встретиться? – Обязательно сегодня? – Желательно. Но можно и завтра, если вы сильно заняты. – Хорошо, пусть будет сегодня. Вы настаиваете, чтобы я ехал к вам на Петровку? – Вовсе нет. Мы можем встретиться на нейтральной территории, где-нибудь посередине между центром и Останкином. – А как же протокол? – усмехнулся Уланов, и Насте почудилось что-то недоброе в этой усмешке. – Будете на коленках записывать? – Мы протоколы не пишем, этим обычно занимается следователь. Мы с вами просто поговорим, попробуем найти ответы на интересующие меня вопросы. – Но я уже неоднократно отвечал на самые разные вопросы и рассказал все, что знал. Ничего нового я вам не сообщу. Прошла неделя, а вы все вопросы задаете вместо того, чтобы искать преступников. Это что, новый стиль работы? – Александр Юрьевич, мы попусту тратим время на пререкания, – мягко сказала Настя. – По поводу стиля работы я вам все расскажу при встрече. Так когда и где? Уланов назначил время и место. Энтузиазма в его голосе Настя не услышала, но справедливости ради надо сказать, что и недовольства не было. Усталый человек, лишенный эмоций. Что это, результат пережитого стресса или что-то другое? Она хотела это понять. Пусть Мишенька Доценко ищет денежную подоплеку преступления, а она, Настя Каменская, будет заниматься эмоциями. Ей это интереснее. * * * – По-моему, предлагаемая вами комбинация излишне сложна. Неужели нельзя было придумать что-нибудь попроще? – Можно. Конечно, можно. Но в сложности комбинации весь смысл. Он не должен понимать, что происходит. – Бог мой, вы произносите банальные истины! Естественно, он не должен понимать. |
