— Тося, тебе плохо не будет? — спросила я, видя, что она думает о чем-то другом.

— Не будет, — ответила моя дочь, — Ты не сердишься на меня?

Я сделала глубокий вдох.

— Нет. Дочери делают глупости. Но матери должны их все равно любить.

— А ты любишь меня, потому что должна или хочешь?

— Я тебя просто люблю, — ответила я. Тося улыбнулась и снова принялась за еду.

— Тося, шесть яиц!

— Да, я знаю, — сказала Тося и отправила в рот кусок зернового хлеба. — Так ты не сердишься на меня из-за того письма?

— Я не знаю какого.

— Которое после праздников я написала Адаму: чтобы он оставил нас в покое, потому что вернется папа и он не должен нам мешать. Я написала ему длинное письмо. Что я его очень прошу и что папа приезжает и заботится о нас… Я не должна была этого делать, извини, мамуль. Он, наверное, говорил тебе.

Ах вот как оно было… Эксик в Рождество подошел к телефону, не сказал, что говорил с Адамом, не подозвал меня… Потом Тося написала письмо… Потом приехал Шимон и увидел Эксика… Потом Уля, а впрочем, и моя мама, и тетя-фронтовичка, и Тося знали, что для меня будет лучше всего. Адам приехал и лишь своими глазами увидел, как обстоят дела.

— Нет, не сказал. Он ничего ни о каком письме мне не говорил.

— Я его просила не говорить, но думала, что он все-таки расскажет…

Я совсем не собиралась плакать, но, увы, слезы катились сами собой.

Тося замерла в растерянности — я никогда не плачу при ней, но на сей раз не смогла сдержаться.

— Мама, мама, — она бросилась меня утешать, — все еще можно исправить…

— Нет, — шмыгала я носом, — уже ничего не исправишь.

— Ты же можешь ему сказать, что это я… — Тося решилась на благородный жест. — Он всегда понимал такие вещи…

Она с надеждой смотрела на меня. Именно это вызывает у меня зависть, я завидую ей и всем юнцам. Нет вещей необратимых, все можно отменить, исправить, как-нибудь все уладится, сегодня — так, а завтра может быть иначе, достаточно одного «excuse», чтобы мир перевернулся с ног на голову…

Я улыбнулась сквозь слезы.

— Я уже с ним разговаривала. Он не хочет. Но я рада, что ты мне сказала. И очень прошу тебя, Тося, не вмешивайся больше. Обещай.

Тося выскребала сковороду.

— Господи, ты все съела?

Тосе всегда бывало плохо от яиц, а она заглотнула почти шесть штук, к тому же приправленных сыром с плесенью. Ей-богу, не миновать беды.

— Мамочка, серьезно, я не хотела… — Тося выпила стакан апельсинового сока.

— Знаю. Давай оставим эту тему. Пошли смотреть телевизор.

Дочь принесла мне плед, и, оставив неубранным стол, мы отправились смотреть «Новости».

— Танкер водоизмещением триста кубических метров вошел в гдыньский порт, — сообщил диктор, а снизу шла бегущая строка: «В японии задержаны двое…»

— Мама, Япония пишется с большой или с маленькой буквы? — спросила Тося, и мне не в чем было ее упрекнуть.

— Наверное, Пёрл-Харбор начался с того же. Кто-то стал писать Японию со строчной буквы. — В этом можно не сомневаться. Я закуталась в плед, глаза сами собой закрывались.

Я не слышала, как Тося вышла из дома.

Из дремоты меня вывела телефонная трель.