Анна подняла волосы вверх, чтобы видны были серьги, а брошкой сколола на плече шаль. Конечно, желтые камни больше подошли бы не к ее серым, а к каким-нибудь карим, медовым, золотым глазам, поэтому она почти и не надевала парюру. Но, с другой стороны, такие украшения мало кому не идут, на то они и дорогие, и старинные.

Она закрыла шкатулку, оборвав мелодию, и вернулась в редакцию.

Вещи были собраны еще с вечера, поэтому Анна снова появилась дома без четверти два – только чтобы успеть переодеться в дорогу. Женское трио вместе с Павликом осталось праздновать юбилей начальницы: номер только что сдан, следующий начнут собирать уже после ее возвращения, в общем, гуляй не хочу.

Правда, заметив, что Анна уходит, Павлик остановил ее умоляющим возгласом:

– Анна Александровна, а фабрики мои как же? Может, пока вас не будет, мы с Лешей все и отсняли бы?

Анна только вздохнула: не удалось улизнуть незаметно! Когда речь шла о его обожаемой советской архитектуре, Павлик проявлял поразительную расторопность и даже хитрость, вовсе уж ему несвойственную. Правда, он действительно написал прекрасную статью о фабричных зданиях пятидесятых годов, но Анна все-таки сомневалась, надо ли ее ставить в следующий номер и тем более заказывать под нее дорогую съемку. Все-таки очень уж специфическая тема…

– Павлик, может, повременим пока? – спросила она, без особенной, впрочем, уверенности.

Расслышав ее нетвердые интонации, Павлик тут же принялся бессовестно дожимать начальницу.

– Как же – повременим? – с жаром возразил он. – Самое время сейчас – осень, все в золоте стоит… Вы бы видели эту фабрику в Карабанове, красный кирпич, неописуемая ведь красота!

– Да уж представляю… – пробормотала Анна.

Что хорошего нашел интеллигентный Павел Афанасьевич в советском фабричном стиле, она не понимала. Но зато понимала, что если такой глубоко и тонко чувствующий человек, как он, так горячо чем-то увлечен, то это дорогого стоит.

– Ладно, Павел Афанасьевич, – вздохнула она. – Поезжай в свое ненаглядное Карабаново с Лешей, если он свободен. Скажи, что оплатим по обычным его расценкам.

Фотограф Леша Разин не мог быть свободен по определению, потому что всегда был завален заказами на рекламную съемку от всех западных фирм, работающих в Москве. Однако в Анниных словах не было ни капли лукавства: она знала, что на самые бредовые просьбы Павлика, вроде этой, о поездке в какую-то дыру для съемки фабричных бараков, Леша никогда не ответит отказом. Такой уж человек был Павел Афанасьевич.

Как только она вернулась домой, зазвонил телефон.

– Анечка! – услышала Анна радостный мамин голос. – Как хорошо, что застали! Это папа высчитал, – объяснила мама, – что вечером у тебя наверняка банкет, утром ты в редакции будешь поздравляться, а сейчас, значит, дома – перышки чистишь. Правильно угадал?

– Правильно, – улыбнулась Анна. – Как хорошо, что дома застали!

Она действительно этому обрадовалась – иначе пришлось бы объяснять маме, почему не празднует юбилей, да неужели нельзя отложить командировку на пару дней, да ведь Сережа может обидеться, что она уезжает в день своего рождения… Родители жили в Канаде уже пятнадцать лет – уехали сразу, как только чуть-чуть приоткрылись границы, – поэтому, к счастью, у Анны не было необходимости посвящать их во все обстоятельства своей жизни. В Москву они не приезжали, ссылаясь на реку, в которую лучше в преклонном возрасте второй раз не входить, Анна бывала у них в Торонто раз в год, Матвей тоже время от времени навещал бабушку с дедушкой… Два раза, во время случайных канадских командировок, заезжал Сергей. В общем, родители были вполне довольны тем, как живут их дочь, зять и внук.