Ева видела бабушку в гробу, перед тем как его спустили в подвальный этаж крематория. Это многое меняет. Специалист, занимающийся подготовкой покойников к торжественной церемонии захоронения, тогда очень постарался. Ее любимая бабушка Даша помолодела в гробу лет на десять, а то и на пятнадцать. Она лежала в нем такая умиротворенная, такая спокойная. Даже счастливая. Светлое лицо, живой румянец на мертвых щеках. Казалось, она просто спит. И в обычной жизни она давно не выглядела такой счастливой.

— Вот хамка какая! — услышала Ева позади себя.

Она не поняла, что случилось. В растерянности замедлила шаг и повернулась. Странно, ей казалось, что на этой тихой островной набережной никого не было. А сейчас прямо позади нее стояла щупленькая старушка. Лицо морщинистое, ссохшееся, как сухофрукт. Абсолютно седые волосы торчат из-под странной шапки наподобие тех, что бывают у монахинь. Вся в черном, с заплечным рюкзачком и большой клюкой. Неужели Ева ее не заметила? Даже умудрилась толкнуть, а не заметила…

— Извините, если я вас толкнула… Я просто очень спешу. Простите, — пробормотала Ева и, едва переведя дыхание, тут же побежала дальше.

— Куда бежишь, дура?! Вода-то не утечет! Спешит она…

На какой-то миг Еве показалось, что она ослышалась. Не может быть… «Вода-то не утечет»… Ева остановилась, снова повернулась и в недоумении уставилась на старуху.

— Извините, это вы мне?

— Тебе, тебе! Кому еще?! Тут много кого есть, что ли?! — прокаркала старуха.

— Нет, но…

— Вот я и говорю — дура! — отрезала старуха и махнула клюкой. — Топиться собралась… Дура и есть.

— С чего вы взяли? — комок застрял у Евы в горле. — Почему вы меня оскорбляете?

— Оскорбляют ее, видишь ли! — недовольно передразнила ее старуха. — Назвали как есть, а она — «оскорбляют». Что ж, не так, скажешь? Не то говорю? Вот и все. Молчишь. Значит, так и есть. Все правильно говорю. Мужики ее побросали, а она — топиться давай! Конечно — ума палата! Где те мужики, а где — жисть! Мозгами-то раскинь!

Еву затрясло. От фамильярности, с которой говорила старуха, от собственного бессилия, от обиды, от ненависти. Ей вдруг захотелось накинуться на эту отвратительную, вредную, едкую, тупую старушенцию. Ударить ее со всей силы. Неистово. Размозжить ей голову. Но этот порыв был секундным. Ведь всякий раз, когда мы сталкиваемся с чем-то, чего никак не можем себе объяснить, мы инстинктивно принимаем «благородную» позу — мол, мы выше этого, а потому нам и неинтересно.

А удивиться было чему — злобная старуха словно прочитала ее мысли, словно знала, какие у Евы планы! Так что, Ева осеклась и взяла себя в руки.

— Это полная ерунда! Вам лечиться надо! Хотя, наверное, уже поздно. До свидания, — Ева уверенно развернулась и буквально рванула с места.

— Ага, до свиданьица… — язвительно крикнула ей вслед старуха. — Еще и врет, зараза! Врет ведь в глаза прямо! Врет и не краснеет! И себе ведь врет! Истеричка. Думаешь, по тебе не видно ничего?! Ан нет, милая, все видно! Все! С жиру ты бесишься! Счастья ищешь. А пока человек его ищет, оно от него бегает. Так что, беги-беги, родная! Все правильно делаешь! А вода ж, все одно, не утечет! Помяни мое слово!

Потерянная душа ищет знаки. Она ищет послания из того — своего мира. Если она права, если ее воспоминания о мире, где правит Красота, не галлюцинация, не фантазия, а правда, то этот мир должен быть и здесь, где-то рядом. И он должен говорить с ней — с душой. Он должен подсказывать ей — как быть, что делать, куда податься, где искать помощи и защиты.