Время смело многих людей - кого из жизни, кого с высоких постов, не оставляя Сенчуку надежд на протекцию и сытную должностенку; давно поменялся экипаж "Скрябина", по-прежнему неутомимо бороздившего океаны, но один человек стойко держался на своем посту, чем категорически препятствовал проникновению пожилого гардеробщика на столь дорогое его сердцу судно, и был этот человек капитаном корабля, главным врагом опального чекиста, привыкшего все свои планы неизменно воплощать в жизнь. А если вернее - в смерть или же в звонкую монетку.

ИЗ ЖИЗНИ ВЛАДИМИРА КРОХИНА

В давней социалистической реальности он служил в столичной молодежной газете, ныне ставшей модным желтым изданием, писал стихи и киносценарии, халтурил на радио и телевидении, ратовал на кухнях знакомых творческих интеллигентов за свободу слова и отмену цензуры, ругал власть, одновременно сочиняя по долгу службы в ее честь зарифмованные здравицы, пил и активно изменял жене с поклонницами своего поэтического таланта. Поклонниц было много, и Крохин не без юмора признавался друзьям, что у него, как у бразильского утконоса, единственный брачный сезон в году, длящийся всего-навсего двенадцать месяцев.

На шестой год брака жена, прознав о любовницах мужа и заявив, что пять дам в одних руках - явный перебор, ушла от него - личности импульсивной и ненадежной - к основательному, в возрасте, чиновнику от медицины.

Таким образом в его семье произошел демографический взрыв, в результате чего сообщество ближайших родственников распалось на две части: в одной оказался он, в другой - бывшая спутница жизни с сыном.

Новому супругу жены в ту пору было сорок пять лет, он казался Крохину стариком, жизнь которого осталась позади, и Владимир откровенно недоумевал над столь ущербным выбором отколовшейся от него половины - особы весьма привлекательной, однако пролетели-пробежали неутомимые годы, и сам он приблизился к данному возрасту, причем, увы, не отмеченному никакими значительными достижениями.

Намертво врезался в память тот день, когда, оставшись наедине с собой в коммуналке, куда въехал после размена квартиры, сел на продавленный диван среди чужих стен, оклеенных грязными и рваными обоями, и ощутил внезапно и остро необходимость перемены всей своей жизни, ощутил, как опротивела ему редакция с обязаловкой каждодневного ее посещения за жалкую зарплату, суета с публикациями стихотворных опусов, хождения по начальственным кабинетам киностудий с согбенной спиной и преданно-предупредительным взором; ощутил всю ничтожность явно впустую растраченных лет.

Он понуро сидел, погрузившись в тишину своего одиночества. Редкие случайные звуки - тиканье часов, шорохи города и шум стучавшей в его висках крови - тонули в этой тишине, становясь ее частью.

Глодала обида. Он чувствовал себя подло и незаслуженно преданным.

И вдруг позвонила жена. Спросила тихо и боязливо:

- Ну, как ты, Володя?

Он так и не понял, чем был вызван этот внезапный звонок, но мелькнувшую мысль о возможном примирении тут же затушила пена неукротимой слезливой злобы и отчаяния.

- Грязная... сука! Ты еще смеешь мне звонить! - выкрикнул он из самых недр своего одиночества, и ненависти к одиночеству, и страха перед одиночеством и ненавистью.

И бросил трубку.

Больше они не встречались.

Он не знал, как выбираться из заколдованного круга устоявшегося бытия, но истово желал перемен, и это желание, возможно, предопределило тот самый непрогнозируемый случай, что вывел его на новую стезю.

Получив очередной гонорар, он ненароком заглянул в комиссионный магазин на Шаболовке, где приобрел новенький видеомагнитофон "Акай" - вещь по расценкам середины восьмидесятых годов неслыханно престижную и дорогую.

С появлением этого чуда японской электроники довольно быстро образовался и круг нового общения, состоящий из владельцев подобной же техники и, соответственно, кассет - предмета постоянного обмена.