Есть, конечно, много и других вещей, которые тоже не позволяет иметь капитанская зарплата, но я сейчас говорю о самом насущном. Впрочем, нет, есть еще одно – это отдельная квартира. Как мужику привести домой девушку, если он в свои тридцать два года по прежнему живет с родителями? Нет, привести, конечно, можно. Но что потом с ней делать? Все время чай пить? А если душа, да и девушка тоже хотят чего то большего? Вот и приходится выкручиваться, выбирая время, когда предков нет дома, или заниматься любовью на квартирах приятелей, а если уж и там облом, то на конспиративной квартире. Но тут уж приходится быть крайне осторожным и все время думать о том, чтобы не осталось вещественных следов. Как то раз, когда я еще был молодым неопытным лейтенантом и служил в Московском управлении ФСБ, мой начальник обнаружил на конспиративной квартире использованный презерватив. Это я, дурак, вместо того чтобы спустить резинку в унитаз, выбросил его в мусорное ведро да еще умудрился промахнуться. Короче, когда презерватив нашли, мне влепили строгача да еще намекнули о неполном служебном соответствии. Однако судьба меня хранила. Из органов так и не уволили, хотя два раза собирались, и я все таки дослужился до перевода в Управление по борьбе с терроризмом. Спасибо моему нынешнему начальнику полковнику Чернышову. Почему то мой бывший начальник упорно считал, что я не соответствую образу российского офицера чекиста. Ну тут он, конечно, прав, я тоже не могу сказать, что делал жизнь с Феликса Дзержинского, основателя советской спецслужбы. Однако всяких бандитов, убийц, насильников, торговцев оружием или наркотиками и прочую сволочь я ненавижу не меньше, чем в свое время Дзержинский. Нет, я, конечно, не оправдываю репрессии двадцатых, тридцатых, сороковых и всех последующих годов. Но черт возьми! Когда я вижу сытые и довольные рожи всех этих «братков», считающих себя хозяевами жизни, мне так и хочется ввести тот железный режим хотя бы на неделю, хотя бы на несколько дней, чтобы засунуть гадов туда, где им и положено быть, – в тюрьму или на зону. Может быть, я не прав. Может быть. Но я знаю точно, что я не одинок в своих мыслях. Так же думают прошедшие Чечню солдаты, товарищей которых зверски замучили чеченские террористы. Так же думает отец пятнадцатилетней девчонки, изнасилованной сворой подонков, или родители парня, который умер от передозировки. Наверняка перед тем как покончить с собой, так же думала и мать грудного ребенка, которого похитили прямо из детской коляски, когда женщина всего на минуту зашла в аптеку, чтобы купить ребенку микстуру от кашля. А кто нибудь спрашивал людей, чьи родственники погибли при взрывах жилых домов в Москве осенью 99 го года? Что думают они? Я тоже не спрашивал, но точно знаю – все эти люди хотят, чтобы убийцы их детей, родителей, братьев, сестер, жен и мужей были жестоко – неподходящее слово – справедливо наказаны. Я не политик и не юрист, я не принимаю и не разрабатываю законы. Поэтому честно скажу – не знаю, каким должен быть закон, определяющий деятельность органов правопорядка, чтобы они наконец заработали эффективно, но не превратились при этом в орудие репрессий. Я обыкновенный опер из Управления по борьбе с терроризмом, но на своем месте я буду давить всех этих преступных гадов, пока у меня хватит сил и возможностей. Вот и Вовка Сурков, мой приятель из транспортной милиции, думает точно так же.

Вовка наконец то получил у бармена две кружки «Старого мельника» и возвращается к нашему столику. Это с ним у меня сегодня встреча. Ментовский опер Владимир Сурков, старлей из линейного отдела УВД Горьковской железной дороги, один из моих источников информации. Никаких подписок или обязательств сотрудничать с органами госбезопасности Вовка не давал, поэтому не знает, что я оформил его в качестве своего информационного источника, хотя наверняка догадывается. Да я бы его и не оформлял! Вовка и так честно помогает мне, потому что знает – мы с ним делаем общее дело, он на своем месте, я на своем.