Атаман мрачнеет. Понимает, что не обманываю, но он ведь привык брать. То есть — отнимать. Тут же его явно подбивают принять на себя роль радетеля. А я усиливаю нажим:

— Никодим вот возит зерно, за то и воздаётся ему сторицей. Когда трудовой человек сыт, так и работу от него можно добрую ждать. Мы ведь ныне тоже людишки государя нашего, ему служим верно, и мощь страны рады приумножить, — что-то понесло меня. Не через край ли я плеснул елея?

— Оттого ты и затеял гербы по стойбищам раздавать? — взгляд уже стал тяжелым.

— Символы эти напоминают людям, кому они служат. Кого почитать должны. Народец наш неграмотный, но рисунки разбирает, — тут уж Ким откровенно разулыбался. Ну да, у него-то, почитай, каждый пятый пишет и читает уверенно. А я продолжаю «крутить»: — Опять же, если вкопан столб, на котором символы защитников наших показаны, тогда чужого рода тойон на это посмотрит, да и не станет обиды чинить, чтобы не прогневить атамана — земли этой блюстителя, потому что за него, и могучие воеводы Сибирские, и Государь Московский силой великой стоят.

На стол легли кавалерийские шашки.

— Почему мало сковал?

— Так, атаман! У меня ж за них сына — чадо малое — чуть в поруб не посадили! Насилу откупился.

— Дерзкие речи ведёшь, холоп. В поруб его! В холодную!

Два казака, что у дверей стояли, не успели нагнуться, как я промеж них скользнул в открытый проём ногами вперёд. Считай, на заднице проехал, али на спине. Я ведь борьбой-то продолжаю заниматься, так что ловкость не растерял. А эти увальни, похоже, лбами стукнулись. Хе-хе. Но наверняка не скажу, не смотрел назад — с лестницы сразу метнулся к коновязи. Хорошо, что узел я на автомате завязал из тех, которым меня Айтал учила во второй день нашего знакомства. Сорвал одним движением, не останавливаясь, и пошел лошадку свою разгонять, подталкивая за сбрую.

На воротах часовые лицами наружу стояли, так что, поравнявшись с ними, я уже в седло вскакивал. Когда до ушей дошёл вопль: «Держи его!», догонять меня было бесполезно. А фитиль на пищали вздуть — на это тоже время нужно. Да и не стреляли мне в спину.

— Странные люди, эти русские… -

— …однако, — продолжаю я слова Кима.

Улыбнулись.

Он легко разыскал меня по следам и привёл мою заводную лошадку с припасом на дорогу. Его «следопыты» сейчас уверенно ведут погоню по «моему» следу прямиком к Верхоянскому хребту, а мы устраиваемся у костра на берегу реки, готовящейся сбросить с себя зимнюю шубу. В это время, грозящее вспучиванием льда или образованием заломов, только безумец станет гулять там, откуда нас можно разглядеть.

— Знаешь, Миха, если бы ты не настаивал, я запросто мог бы всё это казачество в два счёта отсюда выставить. Мои стрелки их бы поодиночке перебили. Тебе не надо объяснять, что такое охотник в засаде. А сидеть в остроге за стеной вечно не будешь.

— Охотнику тоже не дело вокруг крепости бродить. Когда бы это было дело жизни и смерти, а то ведь не убивают они никого. Помучить, чтобы своего добиться ещё могут, да и то, не всегда у них это получается, — продолжаю я «гнуть» линию на мир и сотрудничество с пришлыми.

Мы снова улыбнулись.

— Эти русские — они ведь не угомонятся. Ну, перебоем мы этих — новые пожалуют. Каждый раз избавляться от них — это слишком трудоёмко и сопряжено с потерями. Тот же Никодим почувствует себя беззащитным, и перестанет торговать. А оно нам надо? — мне страшновато за судьбу торговой сети. Сколь трудов и выдумки положил для её создания. Только-только чай стали привозить…

— Да ладно, Миха.