Тамара коротко, толково передала Рязанову всю печальную историю Женькиной смерти, упомянула и о карточке, оставленной адвокатом, и о том, как она благоговейно хранила эту карточку, и – вскользь – о его обещании помочь в случае нужды.

– Конечно, конечно, – вскричал Рязанов, когда она закончила, и тотчас же заходил взад и вперед по комнате большими шагами, ероша по привычке и отбрасывая назад свои живописные волосы. – Вы совершаете великолепный, сердечный, товарищеский поступок! Это хорошо!.. Это очень хорошо!.. Я ваш... Вы говорите – разрешение о похоронах... Гм!.. Дай бог памяти!..

Он потер лоб рукой.

– Гм... гм... Если не ошибаюсь – Номоканон, правило сто семьдесят... сто семьдесят... сто семьдесят... восьмое... Позвольте, я его, кажется, помню наизусть... Позвольте!.. Да, так! «Аще убиет сам себя человек, не поют над ним, ниже поминают его, разве аще бяше изумлен, сиречь вне ума своего»... Гм... Смотри святого Тимофея Александрийского... Итак, милая барышня, первым делом... Вы, говорите, что с петли она была снята вашим доктором, то есть городским врачом... Фамилия?..

– Клименко.

– Кажется, я с ним встречался где-то... Хорошо!.. Кто в вашем участке околоточный надзиратель?

– Кербеш.

– Ага, знаю... Такой крепкий, мужественный малый, с рыжей бородой веером... Да?

– Да, это – он.

– Прекрасно знаю! Вот уж по кому каторга давно тоскует!.. Раз десять он мне попадался в руки и всегда, подлец, как-то увертывался. Скользкий, точно налим... Придется дать ему барашка в бумажке. Ну-с! И затем анатомический театр... Вы когда хотите ее похоронить?

– Правда, я не знаю... Хотелось бы поскорее... Если возможно, сегодня.

– Гм... Сегодня... Не ручаюсь – вряд ли успеем... Но вот вам моя памятная книжка. Вот хотя бы на этой странице, где у меня знакомые на букву Т., – так и напишите: Тамара и ваш адрес. Часа через два я вам дам ответ. Это вас устраивает? Но опять повторяю, что, должно быть, вам придется отложить похороны до завтра... Потом, – простите меня за бесцеремонность, – нужны, может быть, деньги?

– Нет, благодарю вас! – отказалась Тамара. – Деньги есть. Спасибо за участие!.. Мне пора. Благодарю вас сердечно, Елена Викторовна!..

– Так ждите же через два часа, – повторил Рязанов, провожая ее до дверей.

Тамара не сразу поехала в дом. Она по дороге завернула в маленькую кофейную на Католической улице. Там дожидался ее Сенька Вокзал – веселый малый с наружностью красивого цыгана, не черно, а синеволосый, черноглазый с желтыми белками, решительный и смелый в своей работе, гордость местных воров, большая знаменитость в их мире, изобретатель, вдохновитель и вождь.

Он протянул ей руку, не поднимаясь с места. Но в том, как бережно, с некоторым насилием усадил ее на место, видна была широкая добродушная ласка.

– Здравствуй, Тамарка! Давно тебя не видал, – соскучился... Хочешь кофе?

– Нет! Дело... Завтра хороним Женьку... Повесилась она...

– Да, я читал в газете, – небрежно процедил Сенька. – Все равно!..

– Достань мне сейчас пятьдесят рублей.

– Тамарочка, марушка моя, – ни копейки!..

– Я тебе говорю – достань! – повелительно, но не сердясь, приказала Тамара.

– Ах ты господи!.. Твоих-то я не трогал, как обещался, но ведь – воскресенье... Сберегательные кассы закрыты...

– Пускай!.