Оставались видения, явно пришедшие из потустороннего мира. Покореженные, слипшиеся в жутком столкновении машины. Но другие. Водитель грузовика потерял управление на скользкой дороге, выехал на встречку и врезался в седан, который шел без превышения допустимой скорости. Обе машины развернуло.

Все бы ничего, не таким уж страшным был этот удар. Но неустойчивая фура перевернулась, превратила в лепешку заднюю часть седана.

Алексей полз на коленях, давился слезами, обливался кровью, пытался забраться в сплющенный салон, рвал лицо и руки об острые края металла. За кадром кто-то плакал, шумели люди, останавливались проезжающие машины. Его оттаскивали за шиворот. Мужской голос надрывно кричал, что разлилось топливо, надо уходить, сейчас рванет. А он бросался обратно, потому что увидел в перехлестах искореженного металла окровавленную детскую руку.

Алексей постепенно приходил в себя, его чувства пробуждались. Сначала он услышал ветер, верховой, дувший далеко, за пределами низины. Он рокотал с угрозой, затихал, снова ярился. Потом капитан почувствовал холод от земли и боль везде, во всем теле.

Серое небо оплетало его, словно туман. Он не мог по-настоящему очнуться, плавал в пограничной хмари между мирами и еще не определился, какой из них лучше. Раздался толчок под черепной коробкой. Мол, позорище, Алексей Петрович. Вы почему такой нежизнеспособный?

Капитан поднялся на колени, ощупал голову. Пальцы его слиплись в какой-то слизи. Он действительно был весь заляпан мозгами, но чужими.

Память возвращалась к нему. Алексей тащил Колесника, обняв его сзади. Видимо, пуля попала товарищу в голову. Из выходного отверстия кое-что брызнуло на Корнилова. Это его и спасло. Противники посчитали капитана мертвецом с раскроенным черепом.

Ноги Алексея подкашивались, но он не падал, бродил сомнамбулой. По странному стечению обстоятельств капитан не был ранен. Пуля попала в бронежилет. Под местом удара набухал синяк, боль от него расползалась по всему телу. Еще этот взрыв под носом. Контузило крепко. У Корнилова не проходило ощущение, что на него водрузили чужую голову.

Внедорожник превратился в груду металла. Старший лейтенант Мережко не успел выбраться из-за руля, сидел, откинув голову, демонстрируя зубы цвета ржавой осени. Он принял на себя какое-то невозможное количество свинца. Не только тело, но и бронежилет превратился в лохмотья.

Жлобин тоже не смог выбраться из машины, лежал на заднем сиденье животом вниз. Руки и голова свисали до земли. В затылке чернело отверстие, под ним блестела лужа.

Колесников, посеченный осколками гранаты, лежал в кювете. Борода стояла колом от запекшейся крови, поблескивали мертвые глаза.

Банковскую машину террористы угнали отсюда. На ее месте валялись тела. Этих ребят в камуфляже без знаков различия он недавно видел. Один был шофером, другие грузили в машину мешки, а потом сели сами. Двоих застрелили в голову, третьего исполосовали свинцом вдоль и поперек.

Помощь пришла, когда Алексей валялся на дороге. Он едва слышал голоса, гул моторов. Видимо, в Глухове забеспокоились, куда подевался конвой, сообщили в Калашовку. Пока прибыла спасательная команда, прошла еще уйма времени.

Матерились потрясенные ополченцы, не замолкали их рации.

Гаспарян хромал, выражался заковыристыми оборотами, хватался за голову, звал людей с носилками.

Алексей отмахивался, сам куда-то брел. Оказалось, что не туда. Его поддерживали, придавали нужный курс.

– Со мной все в порядке, – пробормотал он. – Я не ранен, просто устал чего-то.

Капитана запихивали в «Скорую помощь», он сопротивлялся. Кто-то пошутил, мол, будешь брыкаться, пойдешь в машину из морга. Там еще есть места.

Очнувшись, он узрел перед собой бледную физиономию Гаспаряна.