|
Он выглядел неуверенным — не из-за скорпиона ли, продолжавшего впиваться в палец? — Убирайся, — тихо проговорил Гумилев. Демон остановился и наклонил свою безобразную голову набок, словно собака, когда она слушает человека. — Убирайся. Не преследуй нас. Мы уйдем рано утром. Это — твой мир, мы здесь всего лишь случайные путники. Гумилев не знал, понимает ли его чудовище. Но оно стояло и слушало, почти касаясь длинными когтистыми лапами земли. Потом что-то забормотало, словно рассуждая, и попятилось. … Коленька и Феликс ждали у костра, то и дело переглядываясь. Гумилев вышел из темноты и устало сказал: — Он ушел. Присев на корточки, он положил на песок револьвер и протянул руку к огню, чтобы осмотреть рану, оставленную жалом скорпиона. Но раны не было. — Боже, прибежище наше в бедах, дающий силу, когда мы изнемогаем, и утешение, когда мы скорбим, — заговорил Феликс, сжимая в руках карабин. — Помилуй нас, и да обретем по милосердию твоему успокоение и избавление от тягот через Христа, господа нашего. — Аминь, — сказал Гумилев. * * * Рано утром, едва солнце показало краешек своего диска над далекими горами, Гумилев, Коленька и Феликс растолкали сонных ашкеров. Те вяло потягивались, разминали затекшие руки и ноги, терли виски и дивились, что так крепко уснули вчера от нескольких глотков вина. С горем пополам ашкеры собрали палатки, которые так и не понадобились: все трое не спали до рассвета. Коленька то и дело порывался спросить Гумилева, что же там было и почему демон ушел, но получал в ответ лишь короткое: — Испугался и удрал. Феликс же смотрел на Гумилева с благоговением, словно на святого, посрамившего дьявола. Гумилев ничего против этого не имел. Через день, который прошел совершенно без приключений, отряд спустился к речке Рамис, а потом достиг и реки Уаби, в которую Рамис впадал. Уаби нужно было преодолевать вброд, а то и вплавь — моста здесь не имелось. В мутной воде вяло плавали крокодилы в таком количестве, что Коленька пробормотал: — Как будет печально спастись от пустынного демона и закончить дни в желудке безмозглой рептилии, годной разве что на чемодан. — Помнишь, ты учил, как по-абиссински «господин крокодил»? — напомнил Гумилев. — Ато азо… — Вот, а теперь чемоданами их обзываешь. Ладно, ничего страшного. Сейчас мы их малость проучим, этих господ чемоданов, то есть крокодилов. По его указанию все принялись стрелять в воду и кричать. Крокодилы заволновались, вода вспенилась. Многие твари предпочли убраться восвояси, но несколько особенно крупных экземпляров остались, не реагируя даже на отскакивающие от толстых шкур пули. — Придется переправляться, другого пути нет. Авось не съедят, — сказал Гумилев и подал пример, ступив в воду. За собой он потащил отчаянно сопротивляющегося мула. Полезли в речку и остальные, и все было хорошо, пока один из мулов не споткнулся и течение не понесло его вниз. Крокодилы оживились, мул истошно заорал, не желая быть съеденным, абиссинские ашкеры принялись палить из ружей, особенно и не целясь. — Дядя Коля! — закричал Коленька, которому показалось, что крокодил откусил ему ногу, однако тварь всего лишь сорвала с нее гетру. Тут же верещал негритенок, которые тоже понес урон, и тоже незначительный — с него крокодил стащил юбочку-шаму. Больше потерь не было. Переправившись и раздевшись догола, чтобы просушить вещи, они ловили рыбу и весело обсуждали событие. — Мог бы ты, Коленька, прославиться! — со смехом говорил Гумилев, снимая с удочки большого сома, черного и с усами, как у отставного генерала. — Так и вижу заголовок: «Русского путешественника скушал чемодан». — Про демона было бы куда интереснее, — заметил Сверчков. |
