Как только мое честное имя будет восстановлено, я смогу говорить свободно. А поскольку газеты тори уже проявили ко мне благосклонность, есть уверенность, что они набросятся на сведения, которые я могу им предложить.
– И вы не станете этого делать при определенных условиях?
Я не хотел, чтобы мистер Хертком снова получил место в парламенте, но я также не хотел, чтобы мерзавец Мелбери попал в парламент после того, как я узнал о его обращении с Мириам. Если Догмилл потеряет Херткома, вместо него найдется другой человек. Я был бессилен разорвать эту цепь коррупции, но мог попытаться сделать хоть что‑то.
– Я буду хранить молчание до окончания выборов. Если это будет в интересах общества, я могу выступить позднее, но не ранее, чем произойдет окончательный подсчет голосов.
– Неприемлемо.
Я пожал плечами:
– У вас нет выбора, сударь. От вас зависит, буду я сейчас молчать или буду говорить. То, что случится потом, не в вашей власти.
Он смотрел на меня с удивлением, но было видно, что ему нечего возразить против этой логики. Он мог заставить меня молчать, только убив, но он, очевидно, оставил попытки причинить вред Бенджамину Уиверу.
– А что взамен? – спросил Догмилл.
– А взамен я хочу, чтобы вы ответили на кое‑какие вопросы. Если в результате не откроется никаких новых преступлений, я сделаю то, что обещал, и мы все можем уйти отсюда с сознанием чистоты перед правосудием.
– Очень хорошо. Задавайте ваши вопросы.
– Во‑первых, мне важно знать, почему вы избрали меня, чтобы обвинить в смерти Йейта. Вы могли бы найти другую жертву. Надеюсь, я не льщу себе, полагая, будто всем известно или, по крайней мере, должно быть известно, что я не отношусь к людям, которые смиренно наденут петлю себе на шею. Почему вы избрали меня в качестве своей жертвы?
Догмилл засмеялся и поднял бокал в знак одобрения.
– Я сам себе задавал этот вопрос. Видите ли, это произошло случайно, вот и все. В тот день вы были в доках, замаскированный под ласкара, и Гринбилл подумал, что вы ласкар и есть. Когда он вас увидел, то подумал, что вы идеальный человек, на которого можно списать убийство. Когда я узнал, кто вы такой на самом деле, было уже поздно отказываться от обвинений. Нам ничего не оставалось, как продолжать преследование и надеяться на лучшее.
– Но вы не только надеялись на лучшее. Вы использовали свое влияние, чтобы добиться обвинительного приговора.
Он покачал головой:
– Вы ошибаетесь. Насколько мне известно, никто не просил судью Роули поступить с вами столь несправедливо. Если хотите правду, я бы предпочел, чтобы он этого не делал, ибо его предвзятость была столь очевидна, что могла пойти нам во вред. Лично я предпочел бы, чтобы вас оправдали и нашли другого обвиняемого. Или скорее всего о жертве вскоре бы забыли, и дело закрылось бы само по себе.
– Тогда почему Роули так поступил?
– Я не знаю. Вскоре после того, как вы отрезали ему ухо, он уехал в свое поместье в Оксфордшир и на мои письма не отвечал. Если бы не выборы, я бы поехал туда сам и послушал, что он скажет.
Я не мог поверить в то, что слышал.
– А женщина, – спросил я, – которая передала мне отмычку?
– Я ничего не знаю об отмычке.
Я стиснул зубы. Что все это значило? Я начал свое расследование с двух основных предположений: что меня выбрали в качестве жертвы с какой‑то целью и что человек, который сделал этот выбор, контролировал действия судьи Роули. Теперь оказывалось, что оба предположения были ошибочными, и, несмотря на то, что, к счастью, мои проблемы с правосудием скоро будут улажены, я не приблизился к раскрытию правды.
– Если то, что вы говорите, правда, я должен еще кое‑что выяснить. Я действовал, исходя из предположения, что вы приняли меры против Йейта, так как он знал, будто некий видный виг связан с якобитами. |