Подойдя ближе, я увидел, что среди собравшихся было несколько дам, приветствовавших наездника, который проехал под гусем и с силой дернул его за шею. Увы, ему не удалось удержать шею, обильно смазанную жиром. Птица издала крик боли, но не встретила сострадания.

Пока готовился следующий наездник, я увидел, что и Догмилл, и Хертком стояли среди мужчин, не принимавших участия в состязании. У Догмилла был тоскливый вид, как у голодного человека, который смотрит на свежеиспеченный пирог, поставленный остужаться.

Однако первым меня заметил Хертком. Вспомнив, что видел меня дома у Догмилла, он, должно быть, подумал, что я близкий друг его доверенного лица.

– О, да это мистер Эванс, если не ошибаюсь, – сказал он, радостно пожимая мне руку. – Очень рад снова вас видеть, сэр, действительно очень рад. Я слышал, вы тоже торгуете табаком, как наш мистер Догмилл.

– Точнее говоря, ямайским табаком. А я слышал, что вы защищаете интересы табачного торговца в парламенте.

Он залился краской, словно я назвал его красавцем или смельчаком.

– О, я действительно сделал кое‑что для табачного бизнеса. Уверяю, мне пришлось сражаться, чтобы не допустить прохождения этого ужасного законопроекта, запрещавшего включать в табак древесину и грязь. Представляете, насколько увеличились бы цены, если бы купцы, такие как вы, должны были гарантировать, что в фунте табаку нет ничего, кроме самого табака.

– Ужасающе, – сказал я.

– А когда хотели отнести табак к предметам роскоши и взимать налог, я боролся против этого, как бешеный пес, да‑да. Я кричал, что табак не роскошь, а необходимость, ибо люди готовы тратить свои денежки на табак в первую очередь и только во вторую – на хлеб, а иногда лишь потом – на пиво. И так как он помогает нашему рабочему населению оставаться здоровым и крепким, для нашей страны было бы катастрофой, если бы народ не мог позволить себе покупать продукт в достаточном количестве.

– Вы меня вполне убедили, поверьте.

Он радостно засмеялся:

– Благодарю вас, сэр. Я тешу себя надеждой, что мои речи в палате звучат вполне убедительно. – Он осмотрелся вокруг. – Вам нравится состязание, сударь?

– Если быть откровенным, мистер Хертком, мне никогда не нравились забавы, в которых с живыми существами обращаются столь жестоко.

Он хохотнул.

– Это всего лишь гусь, он годится только в пищу, это ведь не какая‑то комнатная собачка.

– Разве это означает, что его можно подвешивать на дереве и мучить?

– Я об этом никогда не задумывался, – признался он. – Пожалуй, это ничего не означает. Тем не менее уверен, что гусь создан для удовольствия человека, а не наоборот. Не хотел бы я жить в таком мире, где все устроено для удобства гусей.

– Конечно, – сказал я вполне добродушно, – существует различие между тем, как вести себя для блага гусей, и тем, как вести себя так, чтобы это обнажало нашу жестокость.

– Да, было бы чертовски хорошо это знать. – Он рассмеялся. – Мне кажется, сударь, вы бы скорее выбрали в парламент гуся, а не меня.

– Думаю, вы не ошибаетесь, – сказал мистер Догмилл, который приближался к нам, расталкивая всех на своем пути. – Я слышал, мистер Эванс – сторонник тори. Это делает странным его визит ко мне домой, а его появление здесь выглядит еще более странно.

– В газетах было написано, мистер Догмилл, что на это событие приглашались все желающие.