Даже в собственном доме, в окружении своих слуг он не хотел рисковать, хотя имел дело всего лишь со слабой девушкой. То, что он, по-видимому, считал ее серьезным противником, можно было принять за своего рода комплимент, без которого, впрочем, Эмма предпочла бы обойтись.

Поскольку Иво не знал о ее попытке открыть дверь, девушка решила держаться так, будто ее ничто не встревожило. Она встретила его с улыбкой и уже приоткрыла рот, собираясь слегка пожурить молодого человека за долгое отсутствие, но Корбьер опередил ее:

— Где оно? Отдай его мне, и я не причиню тебе вреда. Мой тебе совет — отдай по-хорошему.

Иво не спешил и продолжал улыбаться, но теперь Эмма видела, что улыбка у него холодная и фальшивая. Она воззрилась на него широко раскрытыми глазами, как будто решительно не могла уразуметь, о чем идет речь.

— Что отдать? Я вас не понимаю!

— Дорогая, не пытайся морочить мне голову. Ты прекрасно знаешь, что я хочу получить — письмо. То самое, которое предназначалось для графа Ранульфа Честерского и которое твой незабвенный дядюшка должен был передать на ярмарке Эану из Шотвика — лазутчику моего дражайшего родственничка.

Иво говорил спокойно и даже добродушно, он понимал, что времени в его распоряжении достаточно, а попытки девушки изобразить непонимание лишь забавляли его. Он решил поиграть с ней, как кошка с мышкой, не сомневаясь, что в конечном счете все равно добьется своего.

— И не вздумай говорить мне, красавица, будто ты и слышать не слышала ни о каком письме. Не думаю, что ты такая же мастерица лгать, как я.

— Но я не лгу, — отвечала Эмма, беспомощно качая головой, — я действительно ничего не понимаю. Какое письмо? Если оно и вправду было у дядюшки, то при чем здесь я? При мне он о письме даже словом не обмолвился. Да неужто вы и впрямь думаете, что он — купец — доверил бы сколь-нибудь важное дело неопытной девушке? Напрасно вы так считаете.

Корбьер сделал пару небрежных шагов в глубь комнаты, и Эмма заметила, что от его хромоты не осталось и следа. Пламя жаровни давало ровный свет, алые отблески которого, словно закатные лучи, играли на золотистых волосах Иво.

— Я поначалу и сам так думал, — признался молодой человек и рассмеялся при воспоминании о своем заблуждении. — Потому мне и потребовалось столько времени, чтобы добраться до тебя, моя красавица. Сам-то я нипочем не доверился бы женщине, вот уж нет. Но, очевидно, у мастера Томаса были на сей счет другие соображения. Правда, его понять можно — ты необыкновенная девушка. Я восхищаюсь тобой, и заслуженно, но уж поверь: я не допущу, чтобы это восхищение помешало мне достичь своей цели. Письмо слишком ценно, я не могу позволить себе колебания, даже и возникни у меня такая слабость.

— Но у меня письма нет! Как я могу отдать то, чего не имею? — воскликнула Эмма, изображая нетерпение и досаду, хотя прекрасно понимала, что это представление ей не поможет. Иво не верил ей, ибо знал правду.

Молодой человек покачал головой.

— Среди твоих вещей его точно нет. Мы все перевернули, даже швы на седельных сумах распороли. А стало быть, оно здесь, при тебе. Другой возможности просто не осталось — негде ему больше быть, раз его не оказалось ни у твоего дядюшки, ни на барже, ни в палатке. Я еще тогда понял, что оно или у тебя, или у Эана из Шотвика. В конце концов, могло статься, что мы проглядели и послание попало к перчаточнику. Я полагал, что, если оно у тебя, ты сама смирнехонько доставишь его прямо мне в руки. Но тут я тебя переоценил, решил, что для пущей безопасности ты, возможно, отправишь его в Бристоль в дядюшкином гробу. Зря, конечно.