— Хоть Ранульф и в свойстве с Робертом, — промолвил наконец Хью, — его нелегко будет уломать. Ежели он и выступит, то только ради собственной выгоды и чтобы упрочить свою власть. Он не из тех, кто станет рисковать ради чужого дела.

Кадфаэль вышел и присел рядом с Хью. В сарайчике горела маленькая жаровня, над которой закипал отвар, и, выйдя оттуда, монах наслаждался вечерней прохладой.

— На дворе-то лучше. Налей-ка мне, Хью, — не терпится хлебнуть винца. — Сделав долгий глоток, монах задумчиво произнес: — Многие опасались, что ярмарка и в этом году сорвется, потому как время тревожное. Но похоже, то, что бароны засели в своих замках, пошло на пользу торговле. Сдается мне, прибыль будет немалая.

— Для обители, пожалуй, так, — согласился Хью, — а вот у города дела обстоят похуже, судя по тому, что я слышал, проезжая по улицам. Этот ваш новый аббат лихо окоротил горожан.

— А, так ты уже и об этом наслышан? — Кадфаэль вкратце изложил суть дела — на случай, если Берингар был знаком с доводами только одной стороны. — Бесспорно, у Шрусбери есть основания просить об уступке. Но и у аббата есть основания отказать городу в ней, и он от своих прав не отступится. Закон ведь не нарушен, ибо обитель берет себе не больше, чем определено хартией. Хотя и не меньше, — со вздохом добавил монах.

— Народ в городе бурлит, — серьезно предупредил Берингар, — и я боюсь, что горожане еще зададут вам хлопот. Они говорят, что, может, аббат решил и по закону, но не по справедливости. Мне и самому кажется, что провост просил не так уж много. Ну, а тебе-то как живется при новом аббате? Что ты о нем скажешь?

— И в стенах аббатства можно услышать ропот, — признал Кадфаэль, — держи только ухо востро. Но я, со своей стороны, не жалуюсь. Отец Радульфус, безусловно, строг, но справедлив и, во всяком случае, к себе суров не менее, чем к другим. При Хериберте братия изленилась да избаловалась, ну а новая метла, понятное дело, по-новому метет, вот иные и ворчат. Но я аббату верю. Он наказывает за провинность, но готов неколебимо встать на защиту невинного. Рядом с таким человеком я чувствовал бы себя надежно в любом сражении.

— А ты не находишь, что он заботится только об интересах обители? — спросил Берингар, лукаво приподняв черную бровь.

— Мы живем в неспокойное время, — промолвил брат Кадфаэль, большая часть жизни которого прошла в боях и походах, — и кто скажет, что уступчивость приносит больше добра, чем твердость? Я еще недостаточно хорошо знаю аббата и не могу с уверенностью судить о том, что у него на уме. Однако вижу — он умен, предан своим обетам, ордену и обители. Дай ему срок, Хью, а там уж поглядим. — Кадфаэль добродушно улыбнулся и добавил: — Было ведь время, когда я и в тебе не был уверен, хотя и недолго. Погоди, я и о Радульфусе составлю верное представление. А сейчас, парень, подай-ка мне жбан — глотну да пойду помешаю свой отвар. Сколько там времени осталось у нас до повечерия?

Тридцать первого июля и дорогу, и реку заполонили купеческие подводы и баржи. Вся ярмарочная площадь была размечена и разбита на участки для палаток и лотков. Тут же стояли монастырские управители: они указывали прибывавшим купцам отведенные им места и взимали ярмарочный сбор в зависимости от количества предназначенного для продажи товара. За тюк, принесенный на плечах носильщика, платили полпенни, за груженый воз плата возрастала в зависимости от его размера до четырех пенсов, а владельцы грузовых барж, швартовавшихся у временных причалов, сооруженных в долине Гайя, выкладывали и того больше.