Изменить размер шрифта - +
Но я ничего не мог изменить — я его жалел.

 Я стоял возле огненной могилы двух выродков и не испытывал ничего, кроме отчаянной жалости. Внизу шумела невидимая речка. Я был один в этом мире. Вес, что было — прекрасное и страшное, доброе и злое — все ушло, все кончилось. Осталась одна тупая, неизлечимая, вечная боль.

 Я вытащил кассеты с пленками, открыл, дернул две черные гирлянды с катушек и бросил их в огонь.

 Они вспыхнули и сгорели, даже не коснувшись пламени.

 

 ЭПИЛОГ

 

 Леля осторожно приподняла голову Меркулова, поправила подушки и стала кормить мужа с ложечки чем-то домашним. Меркулов смущенно косил глаза в мою сторону и послушно открывал рот. Я вынул из портфеля пяток пахучих марокканских апельсинов, положил их на больничную тумбочку, и Лидочка тут же стала ими жонглировать, поминутно роняя яркие плоды на пол и закатывая их под кровать.

 Я держал на коленях открытый портфель и все никак не решался достать из него вчерашний номер «Красной звезды», на четвертой странице которого в траурной рамке было напечатано:

 «30 ноября при исполнении служебных обязанностей на 48-м году жизни погиб член КПСС, ответственный сотрудник Комитета государственной безопасности Василий Васильевич Кассарин. Указом Президиума Верховного Совета СССР за выполнение правительственного задания — раскрытие преступления со стороны устойчивой группы преступников, обосновавшихся в Министерстве внешней торговли, В. В. Кассарину посмертно присвоено воинское звание генерал-лейтенанта государственной безопасности…»

 Я должен был сначала рассказать Меркулову о том, что произошло в ту страшную ночь возле Сокольников, со мной, Кассариным, Шакуном. Но, видно, время исповеди еще не настало. Я щелкнул замком, поставил портфель на пол и сказал:

 — Меня оставили в городской прокуратуре, в твоей бригаде. Меркулов улыбнулся одними глазами, а Леля, проявляя осведомленность в делах прокуратуры, спросила:

 — Значит, вас аттестовали досрочно, Саша?

 — Да вроде…

 Лидочке надоели апельсины, она подпрыгнула на одной ножке к окну и закричала:

 — Ой, сколько снегу навалило — ужас!

 Я подошел к окну. Холодное малиновое солнце стояло над белым больничным парком. В Москву пришла зима.

Быстрый переход