— Ты еле-еле выкарабкался тогда, но когда ты со всем справился, у нас структура событийной ткани опять выровнялась, то есть снова все было в полном порядке, сынок. Я опять мог сказать, что будет дальше.

Сэм почти не слушал. Если бы он только мог справиться с этим параличом! Он должен, должен. До сих пор всегда у него был глубинный запас сил, какого не было больше ни у кого. И он никогда не подводил. Не подведет и сейчас.

Никак!

— Чуть не забыл, ты ведь у нас не Сэм Рид. Помнишь Блейза Харкера? У него был сынок. Блейз уже тогда потихонечку начал с ума сходить, а то бы он ни за что ребеночка так не изуродовал. Он ведь его, бедного, просто ненавидел. Вот и вышло, что ты вырос, как простой человек, но звать-то тебя на самом деле не Рид.

Блейз Харкер. Блейз Харкер, искаженное лицо, смирительная рубашка…

Я дал ему уйти! Я ведь мог его убить! Так это он… Я дал ему уйти…

Блейз Харкер!

Харкер!

Сэм… Харкер!

— Я не мог сказать тебе раньше. Это изменило бы будущее, а мне такие изменения что-то не нравились. До последнего дня ты был нужен нам, Сэм. Такой, как ты, приходит очень редко, такой сильный, чтобы мог весь мир стронуть с места. Специалисты, профессионалы — те встречаются, вроде как Роб Хейл. Только Хейлу этого не сдюжить. Кое-что он, конечно, может, но есть вещи, которые ему ни за что не сделать.

— И ты бы сынок, тоже ничего не стал делать, если бы у тебя все было, что ты хотел.

— Если бы ты не родился, если бы Блейз тебя не изувечил, люди до сих пор жили бы в Куполах. А через несколько сотен лет, может через тысячу, человечество бы совсем вымерло. Я это ясно видел, ясно, как Божий день. А теперь мы поднялись наверх. Мы колонизировали Венеру. Придет время и всю Вселенную колонизируем.

— И все это — ты, Сэм. Мы тебе очень обязаны. В свое время ты был бы великим человеком. Но твое время прошло. Ты взял власть силой, так все диктаторы делают, сынок, все так наверх лезут. Все, что ты умел делать — это повторять один трюк: дави, жми, дави… Для тебя не оставалось другого пути — только вниз. Наверх больше некуда. В тебе есть такая же пружина, что выпихнула на сушу первое земноводное, но сейчас эта пружина слишком сильно закручена.

Пружина? Вот это что такое — его ярость. Она пылает в нем неистовым пламенем, она бушует в нем так, что странно, почему он до сих пор не может стряхнуть странное оцепенение, не может разнести этот подвал вместе с Крауеллом. Выбраться наружу, стереть в порошок Хейла, стереть в порошок Харкеров,…

Харкеров? Но ведь и он — Харкер…

— Такие гиганты, как ты, очень редки, сынок. Когда они приходят в нужное время, в нужное место, они спасают человечество. Но это должно быть особое время — время опасности. В таком человеке, как ты, пружина никогда не останавливается. Ты просто не можешь не пробиваться наверх. Ты либо оказываешься наверху, либо умираешь.

— Если ты не можешь подчинить себе врага, ты подчиняешь друзей. До сегодняшнего дня твоим врагом была Венера, и ты скрутил ее в бараний рог. А что ты собирался подчинять дальше? А?

— Людей.

— Сейчас наступит долгий период мира. Бессмертные взяли верх. Они будут хорошо править. Ты построил для них надежный фундамент. А тебе, сынок, пора уходить.

Крауелл вдруг захихикал. «Сэм, а ведь ты думал, что врешь, когда распинался про бессмертие наверху? А оказалось — правда.