– Bueno, bueno, – одобрительно бормотал Лизарди.

Я сохранял бесстрастное выражение лица. Скажи мне сейчас этот падре, что его индейцы строят лестницу, ведущую на небеса, меня, наверное, и это бы не особенно удивило.

Он не был похож ни на одного из тех священников, которых я встречал раньше. Начать с того, что остальные церковники редко затрагивали вопросы, выходящие за пределы обрядов и заповедей. Другие темы интересовали их мало, они плохо в них разбирались, и толковать с ними было, как правило, скучно. А вот настоятель церкви в Долоресе был человеком энергичным и, безусловно, сведущим в очень многих областях. Во всех его рассуждениях чувствовались не только глубокие познания ученого, но и деловая хватка коммерсанта.

Другое дело, что при всех этих своих несомненных достоинствах дон Идальго был сущим безумцем. Ну кто еще, скажите, кроме безумца, стал бы обучать пеонов ремеслам, в которых они могли превзойти своих господ?

Когда мы чуть отстали и падре не мог нас слышать, Лизарди шепотом поинтересовался:

– Ты понял, что все эти его затеи незаконны?

– В каком смысле?

– Ну и непонятливый же ты, приятель. Это сколько ж у него тут всего заведено – и виноградник, и винодельня, и гончарная мастерская, и давильня для масла. Даже собственная оливковая роща есть! А ведь я говорил тебе, что в колонии, дабы не создавать конкуренцию товарам, привезенным из Испании, производить все это строжайше запрещено.

– Этот запрет позволяет Испании сбывать нам по грабительским ценам вино, которое на вкус вроде ослиной мочи, – вздохнул я. – Но наверное, этот священник имеет особое разрешение от вице-короля.

– Ничего подобного, я слышал об этом падре. Знаешь, что о нем говорят в столице: дон Идальго прославился как защитник индейцев, но он постоянно ходит по лезвию бритвы. Рано или поздно эти нелегальные промыслы прикроют, а его самого примерно накажут.

Я усмехнулся.

– Можно подумать, будто несколько бочек вина, дюжина горшков или что-то в этом роде создают угрозу королевской власти.

– Еще как создают, не масштабами, конечно, но самим фактом своего существования. Падре хочет доказать, что пеоны ничуть не хуже испанцев, надо только дать им равные возможности: обучить и все такое. Ты вот вырос среди гачупинос. Интересно, как бы отреагировали твои знакомые, скажи кто-нибудь, что индейцы и метисы им равны?

Этот вопрос не нуждался в ответе. Мы оба знали, что по приказу вице-короля людей душат в застенках и за куда меньшую ересь.

– Брат Хуан, попомни мои слова: в один прекрасный день инквизиция доберется до падре и положит конец его начинаниям. А сам он закончит свои дни на эшафоте или на костре. И давно бы уже закончил, но до поры до времени его защищают удаленность этого захолустного городишки да духовный сан.

Лизарди снова направился к священнику, а Марина так внимательно посмотрела на мои сапоги, что я не выдержал: поджал губы и с вызовом взглянул нахалке прямо в глаза. А она сказала:

– У вас поразительные способности к языкам, сеньор.

Не поняв, чем вызван вдруг такой комплимент, я клюнул на наживку из лести:

– Мои скромные познания позволяют мне говорить по-французски, по-латыни и на языке местных индейцев. Но откуда вам это известно?

– Я имела в виду совсем другое: у вас типично колониальный выговор, и вам хорошо известны все местные словечки. Ну а если вы, как говорите, по прибытии из Испании овладели еще и языком индейцев – за столь короткое время... – Она одарила меня многозначительной улыбкой, от которой у меня внутри все похолодело. Похоже, эта не в меру смышленая особа раскусила, какой из меня монах.

Я отвел глаза и отвернулся, намереваясь присоединиться к Лизарди и падре. И в этот самый момент меня вдруг словно громом поразило: я вспомнил, где видел дона Идальго раньше.