— Лягушатникам не терпится сдохнуть! — прокричал Браун — Так давайте, ребята, окажем им такую услугу! Такая у нас обязанность перед Господом.

И тут из-за развалин часовни вылетел эскадрон германских гусар. В серых бриджах, синих мундирах и блестящих касках они летели двумя плотными шеренгами, сапог к сапогу, держа сабли внизу, и, обогнув каре Брауна, перешли на галоп. Драгун было больше, но гусар это не остановило, и они с ходу врубились в неприятельский строй. Сталь ударилась о сталь. Драгуны, еще не успевшие набрать скорость, оказались неготовыми к удару и, не выдержав напора, качнулись назад. Там упала лошадь, здесь свалился с рассеченным лицом драгун. Какой-то гусар отъехал к каре с торчащей из живота саблей, рухнул шагах в пятидесяти от строя, а его конь, освободившись от седока, понесся назад, туда, где люди, животные и пыль смешались в беспорядочной, ожесточенной рубке. Гусары, смяв первую линию драгун, отвернули, французы устремились за ними, и тут труба бросила вперед вторую шеренгу германцев, и драгуны снова не устояли. Тем временем первые перестроились, причем оставшаяся без наездника лошадь тоже заняла свое место. Сержант и двое солдат из «Святых» оттащили раненого гусара в каре. Бедняга умирал и, вцепившись взглядом в Брауна, бормотал что-то по-немецки.

— Да вытащите же чертову саблю! — бросил майор батальонному врачу.

— Он умрет, сэр.

— А если не вытаскивать?

— Тоже умрет.

— Тогда хотя бы помолитесь за его душу!

Гусары вернулись. Драгуны отступили, оставив на поле боя шестерых. Возможно, численное преимущество осталось за ними, но германцев прикрывала красномундирная пехота, а потому французский командир, не желая подставляться под залповый огонь, счел за лучшее уйти с холма и подождать подкрепления.

Браун тоже ждал. Издалека, с севера, до него долетали звуки мушкетной пальбы. Стреляли залпами, но там шел другой бой, и майор не стал прислушиваться. Ему приказали удерживать холм, а поскольку Браун был человеком упрямым, то и остался на нем под блеклым небом и ветром, пахнущим морем. Командир германских гусар, капитан, спешившись, попросил разрешения войти в каре.

— Думаю, драгуны вас больше не побеспокоят,— сказал он, вежливо козырнув Брауну.

— Благодаря вам, капитан. Спасибо, выручили.

— Капитан Детмер,— представился немец.

— Жаль вашего парня.— Майор кивнул в сторону умирающего гусара.

Детмер печально вздохнул.

— Я знал его мать,— сказал он и снова повернулся к Брауну.— Сюда идет пехота. Я сам видел.

— Пехота?

— Да. И ее очень много.

— Давайте посмотрим.— Через минуту они подъехали к восточному склону холма, и майор Браун остановился, не веря своим глазам.— Господи!

Когда он в последний раз смотрел на пустошь, она представляла собой песчаную равнину, поросшую кое-где травой, с редкими соснами да кустами. Теперь все это огромное пространство затопила людская масса. Не было ни песка, ни травы — только синие мундиры с белыми ремнями крест-накрест. Батальон шел за батальоном, и Орлы сияли в лучах утреннего солнца.

— Господи! — повторил Браун.

Одна половина французской армии двигалась в сторону соснового леса, скрывающего от них море. Другая же катилась к холму, на котором остался майор Браун со своими пятьюстами тридцатью шестью мушкетами.

Против него были тысячи.

Забравшись на самую высокую из ближайших дюн, Шарп развернул подзорную трубу в сторону Рио-Санкти-Петри.