— Так точно, сэр.

— Войны выигрываются тем, что каждый делает порученное дело, исполняет обязанности. Это главное, а не геройские подвиги.— Бригадир был, несомненно, прав, хотя слышать такое от сэра Барнаби Муна, человека, прославившегося именно нестандартными приемами, было странно. Муну едва перевалило за тридцать, и в Португалии он находился чуть больше года, однако и за столь короткий срок генерал успел сделать себе имя. В сражении при Буссако он командовал батальоном и спас двух стрелков, промчавшись верхом через свой строй и зарубив саблей французов, схвативших его солдат. «Мои фузилеры чертовым лягушатникам не достанутся!» — объявил генерал, приведя стрелков в строй, а когда солдаты отозвались на это заявление приветственными криками, снял треуголку и раскланялся перед ними. Кроме того, Мун заслужил славу страстного игрока и большого охотника до прекрасного пола, а поскольку был не только богат, но и хорош собой, то и на этом поприще одержал немало громких побед. Лондон, как говорили знающие люди, стал гораздо более безопасным городом после того, как сэр Барнаби отбыл в Португалию, а вот в Лиссабоне вполне могло народиться с десяток детишек, которые, повзрослев, напоминали бы лихого англичанина сухощавым лицом, светлыми волосами и пронзительными голубыми глазами. Короче говоря, в установленные регламентом рамки этот человек никак не вписывался, однако ж требовал того от Шарпа, и Шарп, надо признать, ничего не имел против.— Со мной, капитан, о своей репутации можете забыть,— сказал сэр Барнаби.

— Я постараюсь, сэр,— пообещал Шарп, за что удостоился хмурого взгляда, после чего Мун вообще перестал обращать на него внимание.

Джек Буллен, служивший у Шарпа лейтенантом, выразил мнение, что бригадир завидует.

— Не пори чушь, Джек,— ответил капитан на такое предположение.

— В любой драме, сэр,— глубокомысленно произнес Буллен,— есть место только для одного героя. Для двоих сцена слишком мала.

— А ты у нас знаток драмы, Джек?

— Я знаток всего, за исключением тех вещей, о которых вам известно,— заявил лейтенант, что вызвало у Шарпа смех. Скорее, полагал он, все дело было в том, что Мун разделял бытующее в офицерской среде предубеждение в отношении тех, кто поднялся с самого низу. Шарп вступил в армию рядовым, потом служил сержантом, а теперь был капитаном, и сей факт раздражал тех, кто видел в его успехе вызов установленному порядку. Что ж, как есть, так и есть. Шарп ничего не имел против. Он отвлечет противника, позволит остальным пяти ротам повоевать, а потом вернется в Лиссабон, к своему батальону. Через пару месяцев, когда в Португалию придет весна, они выйдут из-за оборонительной линии Торрес-Ведрас и погонят армию маршала Массены назад, в Испанию. Вот тогда все и навоюются, даже выскочки.

— Свет, сэр,— сказал сержант Харпер, лежавший рядом и всматривавшийся в долину.

— Уверен?

— Вот… снова. Видите?

У бригадира был с собой закрытый фонарь, открывая одну сторону которого он мог подавать невидимый для французов сигнал. Заметив очередную вспышку, Шарп повернулся к роте.

— Пора, ребята.

От них требовалось одно: показаться противнику. Не в строю, не развернувшись в шеренгу, а просто разбредясь по вершине холма, чтобы походить на партизан. Цель заключалась в том, чтобы заставить французов смотреть на север и пропустить неприятеля, подкрадывающегося с запада.

— И это все? — спросил Харпер. — Просто поболтаемся там и уйдем?

— Примерно так. Подъем, парни! Надо показаться лягушатникам! Пусть посмотрят на нас! — Небо уже посветлело, и темные силуэты достаточно ясно проступали на его фоне, чтобы французы их заметили. У офицеров в гарнизоне, конечно, были подзорные трубы, но Шарп приказал солдатам надеть шинели, скрывшие форму, и снять кивера, чтобы больше напоминать партизан.