|
Вокруг шумели все недовольнее. Кречет бросил с усмешкой: — Каким-то образом оказавшихся на территории России. — Да-да, — сказал я обрадовано, в реплике всемогущего президента почудилась поддержка, — как-то на исконные земли России вкралось Казанское ханство, Крымское, Хазарское... Словом, я уже чувствую, что ушел в сторону, но прошу простить, ибо у меня нет опыта больших собраний... как и малых. Просто я хочу обратить внимание на структуру, что не только не потеряла ничего с крахом СССР, а угрожающе выиграла. Кому-то покажется, что здесь искать и менять нечего. Но вы — правительство... или будете им, а не «кто-то». Я видел непонимающие лица. Все-таки для них я, человек, попавший сюда в случайной неразберихе. Вякнул глупость, ее выслушали, а теперь можно забыть и заняться делом. Даже Кречет поморщился, явно от меня ждал чего-то умнее. Но смолчал, повернулся к Яузову: — А что скажете вы, Павел Викторович? Яузов посопел, на красной харе глазки сверкали из-под густых бровей, как блестки слюды в темных пещерах: — Вам как ответить: как положено, или как на самом деле? Кречет усмехнулся: — Я не политик. Я солдат, как и вы. Давайте правду. За стенами этого кабинета будем говорить, что положено... там массмедия, шпионы, а здесь надо начистоту. — Ну тогда получите... У меня в голове только Чечня, в сердце — Чечня, как и в печенках. Понимаю, министр обороны должен думать о всей стране, мыслить глобально, тем более, что Чечня — уже прошлое, но ничего с собой не могу поделать. Видать, уже не годен для такого поста, потому прошу отставки. Я ненавижу чеченцев! Я хотел бы ввести туда войска... да не просто войска, а танковую армию, чтобы сравнять все с землей. И чеченцев вбить в землю гусеницами так, чтобы и от костей следа не осталось. Ненавижу за то, что лучше нас. За то, что сохранили то, что мы давно растеряли... Нет, не так уж давно. Еще мой дед рассказывал о нравах в армии, тогда еще не Советской, а Красной. Да что там дед, отец рассказывал! О кодексе чести, верности слову, мужском достоинстве, гордости. У чеченцев есть это и доныне. Они благороднее нас. Мне они как укор. И я пытаюсь избавиться от этого укора как могу... Я стоял близко к Когану и слышал как он шепнул красивому седовласому министру, имени которого я не знал: — Пьет, значит. — Или по бабам, — предположил тот задумчиво. — Он же сказал, как может! — А-а-а-а, тогда пьет, ежели в этом смысле. Кречет внимательно слушал. К удивлению генерала, который махнул на все рукой и готов был пойти хоть под разжалование, хоть под трибунал, на лице всесильного президента появилось выражение удовлетворения. Он покосился на меня, кивнул. Генерал потенциально был сторонником резких реформ, но сам не знал каких. Уже и священников напустил в армию, пытаясь возродить веру, ввести несвойственных русской армии полковых священников. — Мне кажется, — сказал Кречет медленно, — есть способ, как избавиться от этого укора иначе... Без позора, а с честью! И даже, к радости бизнесменов, с немалой выгодой... Яузов, видя, что рука президента еще не рвет с него погоны, смотрел исподлобья: — Я не верю в решения, которые устраивают и людей чести, и бизнесменов. Как правило, они хотят противоположного. Кречет развел руками: — Это уникальный случай. |
