— Нет времени заниматься самокопанием. Расскажи мне, что ты разузнала.

— Лучше спроси, чего я не разузнала?! Я собрала газетные статьи, свидетельские показания и сделала спектральный анализ…

— Отсюда и начнем. Можешь показать мне результаты?

Компьютер Джул — это просто произведение искусства, но для меня это скорее абстрактное искусство. Это для ребят, которые плавают по Интернету, перепрыгивая с одной волны информации на другую, а я ближе всего столкнулся с серфингом, только когда ко мне клеился тот блондинистый пижон возле пляжа.

— Посмотри сюда, — сказала Джул, ее длинные пальцы энергично стучали по клавишам, как у Элтона Джона, когда он играл заводную мелодию. Кстати, когда певец устроил благотворительный аукцион и распродал с молотка все свои эффектные наряды, то мой приятель был просто счастлив купить костюм турка, в котором Элтон (гадрозавр, если верить моему другу) расхаживал по улицам, оставаясь в большинстве случаев неузнанным.

— Я отсканировала фотографии, которые ты мне дал, — сказала Джул, продолжая печатать, — и пропустила их через пару программ, которыми я пользуюсь, чтобы показать, как операция на маске наложится на настоящий облик. Ты не поверишь, сколько клиентов просто не могут въехать, что сколько бы я ни делала липосакций, а у бронтозавра никогда не будет такой талии, как у целофизиса. Я им всегда говорю — работайте с тем, что есть. Все могут выглядеть прекрасно.

— Очень жизнеутверждающе, — сказал я. — Так что там с компьютером?

— Ну, короче, я отсканировала фотки, одну за другой, а потом проверила, что там, под маской, — на экране появились фотографии, которые я дал. Я подтащил деревянный ящик с надписью «Носы. Шведские» и сел на него.

Счастливые семьи, воссоединившиеся с любимыми чадами. Мамы, папы, братья и сестры и бывший прогрессист улыбались в объектив, а рядом с ним (или с ней) на каждом снимке виновник торжества, улыбающийся доктор, обнимающий свою последнюю историю успеха. Джул уже обвела кружочком ключевые элементы на каждой фотографии, и я наблюдал, как компьютер убирает всю ненужную информацию, доходя до самой сути, до самой сладкой сердцевины.

Фотографии вертелись на экране, то увеличиваясь, то уменьшаясь, налагая одно изображение «доброго доктора» на другое. Меня ничто не настораживало, но Джул приговаривала «ага» и «да-да», она определенно была под впечатлением — то ли от своего открытия, то ли от собственных детективных способностей. Я тоже, бывало, давал пять самому себе после удачного окончания дела, но это было лишь удовлетворение собой.

Через каких-то пять минут Джул отодвинулась от стола, стул проехал на роликах и въехал в груду заготовок для личин. Она торжественно указала на экран, на все те же шесть картинок, что и раньше, и гордо заявила:

— Вот оно.

Я должен быть под впечатлением? И иметь хоть какое-то представление о том, что происходит?

Джул заметила мое недоумение и с большим удовольствием воспользовалась возможностью подробно объяснить суть своего открытия.

— Они все диплодоки. Видишь небольшую выпуклость на стыке шеи и спины? И зазубрины на животе?

Вообще-то я ничего такого не видел, но у меня сложилось впечатление, что если она расскажет, как именно может распознать породу динозавра под латексной кожей, то я опоздаю и к концу света, не говоря уж об одиннадцатичасовой встрече с доктором Бо.

— Ну, может, не третий и не пятый, — продолжала Джул, — потому что под такой крупной маской сложно распознать, но зато все остальные — точно диплодоки.

Неужели это указывает на то, что в основе политики прогрессистов лежит расовое неравенство? Группа диплодоков заманивает в свои сети других динозавров и подчиняет их своей воле? Да, вывод поспешный, возможно, но начнем с него.