— Я не могу позволить, чтобы это произошло, мне очень жаль, но я собираюсь отвезти тебя обратно к сестре.

— Да что ты? — спросил он, его веселый тон нокаутировал меня со всех сторон. Затем он понизил голос, сделал шаг вперед и выпятил свою грудную клетку, как дрозд, привлекающий подружку, мускулы, давшиеся ему нелегким трудом, четко прорисовывались под кожей, а когти то высовывались, то снова прятались, как иголка в швейной машинке. — Ты, а еще кто?

Хороший вопрос. А кто еще?

— Ну, я, например.

Я повернулся, ожидая увидеть журналиста, чиновника, хоть кого-то, но тот, кого я увидел, при сложившихся обстоятельствах был лучше в десять раз. Эрни был просто воплощением умудренного опытом воина, когда вошел в комнату и важной походкой продефилировал к своему бывшему шурину с белоснежным гипсом на руке и плече.

— Ты хороший мальчик, — сказал напарник, — но от тебя всегда были одни неприятности.

С этими словами он размахнулся тяжеленным гипсом, долбанул им Руперта и отправил его в нокаут.

Парень шлепнулся на пол.

Эрни накинулся на меня прежде, чем я успел его поблагодарить:

— Ты когда-нибудь слышал такое слово «подстраховаться»? — орал он. — Напарники не делают ничего в одиночку, особенно когда речь идет о подобных вещах! Если бы Джул не позвонила в офис, получив твою записку, то я до сих пор шатался бы по городу в поисках тебя, а тебя уже скушали бы на ужин!

— Какого черта ты так быстро вернулся?

— Вылетел вечерним рейсом.

Я покачал головой, из волос вылетел кусок смолы и приземлился на распростертое тело Руперта.

— Тогда ты вернулся бы через несколько часов. Это невозможно.

Эрни протянул руку и пощупал мой лоб, словно проверял, нет ли у меня температуры.

— У тебя с головой все в порядке, малыш? Я пробыл в больнице несколько часов, затем, несмотря на протесты врачей, заставил меня выписать и вчера ночью полетел на материк. В Лос-Анджелес прилетел около девяти утра и весь день искал тебя.

Его взгляд скользил по мне, замечая и порванную маску, и лохматые волосы, ой, да, и смолу, конечно, и я увидел, как шестеренки в мозгу Эрни начали вращаться, пытаясь разгадать, в какое же дерьмо я вляпался.

— Где ты, черт возьми, был?

Если Эрни говорит правду — а я не вижу ни одной причины, зачем ему врать, кроме той, что, по-видимому, все только и делали, что врали мне последние две недели, — то я пробыл в яме не каких-то два часа, а, уж скорее, двадцать четыре. Но совершенно невероятно, что я смог выжить такое долгое время в этой смоляной могиле.

Ну, есть один способ…

— Я впал в спячку, Эрн, — рассмеялся я, внутри меня закипало безудержное веселье, сама эта мысль была настолько абсурдна и при этом настолько верна, что если бы я не смеялся, то начал бы визжать. — Я совершенно уверен, что впал в спячку.

За нашими спинами раздался грохот, и дверь распахнулась, ударив беднягу Руперта по ногам. Что, теперь больше не принято стучаться?

— Любой прогрессист обладает такой способностью, а ты не знал? — сказал доктор Борежар, переступая через лежащего ничком ти-рекса. — Длительная спячка, то есть фактически приостановка жизнедеятельности, — умение, присущее нам издревле. Возможно, это действие последней волны моих феромонов, там, у ямы, но я уверен на все сто, что твое тело само освоило этот фокус. Я горжусь тобой, сынок.