— Да, да, теперь я грамотный, Фрейда изучил, можно сказать, с карандашом. Юнга отыскал. Тоже интересно, хотя и не все понятно.

— Ну, чтобы все стало понятно, поступайте на психфак. Вы еще молодой, вполне успеете.

— Нет уж, я пока все же закончу свой исторический. Что касается психологии… Может быть. Потом когда-нибудь. Кстати, Ванда Александровна, что же я все-таки вам говорил в трансе? Если почитать Фрейда…

— Ничего достойного Фрейда, должна вас огорчить: в историю психологии вы вряд ли попадете. Так, как обычно у пациентов, — поток сознания, из которого мы пытаемся выловить какие-то крупицы. И все, собственно.

— Ну и ладно.

— Кстати, если уж у нас начался вечер вопросов и ответов… Можно мне тоже спросить вас кое о чем?

— Бога ради, все, что угодно.

— Отчего же вы все-таки убежали в первый раз, завидев меня из окна? Неужели так страшно стало?

— А! Вот вы о чем! Нет, вас я не боялся. Собственно, я уже был готов к любым экспериментам и даже накануне вашего визита почитал кое-что, что нашлось в энциклопедии. Испугался я совершенно другого. Забавно даже. Знаете, у матери когда-то давно была подруга, ближайшая. Так вот, я эту тетеньку, а звали ее тетя Лиля, в детстве, мама рассказывает, почему-то терпеть не мог. Почему? Вот вам загадки детской психологии.

— Я не занимаюсь детской психологией.

— Понятно… Так вот, тетя Лиля эта умерла довольно давно, я еще был маленький. Но злобный. Матушка рассказывает: она по любимой подруге рыдала, а я гопака отплясывал. Такой вот злыдень ребенок. Но это все к слову, простите. Тетя Лиля эта, насколько я помню, а внешне я почему-то помню ее хорошо, была высокой красивой блондинкой, с волосами — вашим, конечно, не чета, но что-то вроде — светлыми и пышными. И вот представьте, метаморфоза: смотрим мы с матушкой в окно, вас поджидаем, нервы, как вы легко можете догадаться, напряжены до предела, и вдруг мне кажется, причем кажется совершенно отчетливо, что по зимней дорожке прямиком к нам идет эта самая тетя Лиля, и тут матушка умильным таким голосом произносит: «Смотри, кто к нам идет!» И все! Меня в полном смысле этого слова заклинило! Как Дон Жуана при появлении статуи.

— Он, правда, остался на месте.

— А я сбежал, хотите сказать? Злая вы! Да, я сбежал. Позорно сбежал, испугавшись призрака. Но зато теперь говорю об этом честно. Стыдно, да?

— Ну почему стыдно, такие истории происходят с каждым, и не по одному разу.

— Нет уж, благодарствуйте. Мне хватит одного! Как там говорится: «Чур меня, чур!» Если можно, без повторений.

— Это уж как Бог даст.

Они простились довольно скоро: говорить, собственно, было нечего. Появившаяся на кухне немедленно после его ухода бабушка не без злорадства констатировала:

— А ты струхнула, матушка! Когда он про загадки детской психологии выдал, ты так быстро-быстро парировала, что, дескать, детской психологией не занимаешься.

— А ты подслушивала?

— А как же? Мало ли что ему в голову взбредет? Я была наготове.

— Ничего, как видишь, ему в голову не взбрело, даже при том забавном совпадении, что мы с его совратительницей тетей Лилей чем-то похожи. Женится вот. И слава Богу!

— Кто же спорит? Молодец! И что женится — тоже слава Богу, конечно.

Еще раз к семейству Кузякиных они вернулись с бабушкой лишь однажды, спустя год или два после всех этих событий.

— Померла Лиза Кузякина, — строго, будто в том была какая-то вина Ванды, сказала бабушка, как всегда, вечером накрывая стол к чаю, — сегодня хоронили.