— Записываю, записываю, товарищ дежурный. Спасибо вам большое.

Елена Петровна перевела дух и снова сняла трубку.

- Мне ваш телефон в милиции дали, у вас там человек один находится, может, это мой сын.

— Фамилия, имя...

— Турецкий, Александр.

— Таких нету.

— В милиции сказали, по приметам сходится.

— А-а, в боксе который, без сознания. Сейчас прочту: «Приметы: 30—32 лет, рост 178 см... волосы цвета светлый шатен, глаза карие. Одежда: синие джинсы... размер 50, голубая рубашка... воротник 41, обувь — кеды... сильно поношенные, размер 42. Особые приметы: шрамы — в области левого локтя 4 см X 2 см... в области живота 7 см Х 1 см»...

— Это мой сын, наверно. Я сейчас же приеду. Он что — в тяжелом состоянии?

— В тяжелом. Приезжайте скорее.

Елена Петровна положила трубку и с тревогой посмотрела на Романову.

— Да не беспокойтесь, Елена Петровна, я с ним полчаса назад разговаривала, и доктор сказал, что ничего страшного нет. Они там в больнице выполняют нами данную инструкцию. Собирайтесь, поедем туда, вам предстоит сыграть роль гораздо более неприятную, чем сейчас по телефону.

— Да, вы мне уже объяснили. Только артистка-то я неважная, да и на сцене последний раз стояла лет двадцать пять тому назад. А в жизни мне играть не приходилось, да еще в такой ситуации.

Турецкий чувствовал себя весьма некомфортабельно в ожидании предстоящего спектакля, в котором ему самому была отведена роль собственного трупа. По роду службы ему приходилось бывать в моргах гораздо чаще, чем многим другим, и эти посещения не доставляли ему ни малейшего удовольствия. Однако дежурный доктор увлекся сценарием лицедейства с таким рвением, что Турецкий немного успокоился, хотя и заподозрил в докторе скрытого мошенника. Турецкому также грозила перспектива присутствовать через несколько дней на собственных похоронах, но он надеялся, что до этого срока ему со товарищи удастся отложить эту процедуру лет на пятьдесят.

Его начало клонить в сон, но в дверях бокса, куда его перевели полчаса назад, появилась мать с таким естественно-горестным лицом, что сон его испарился в мгновение ока.

Подготовка к представлению началась.

Веселый доктор в дополнение к ранее посланной телефонограмме информировал органы милиции о том, что неизвестный гражданин, доставленный ночью в его отделение больницы дежурным патрулем 4 отдела ОРУД-ГАИ, скончался в результате травмы, не приходя в сознание. По заявлению гражданки Сатиной, Елены Петровны, он оказался следователем Московской городской прокуратуры Турецким, Александром Борисовичем.

В момент получения этой информации ответственным дежурным по ГУВД Мосгорисполкома в помещении дежурной части (Петровка, 38) случайно оказался помощник майора Грязнова старший лейтенант милиции Горелик и немедленно выехал в нужном направлении.

О событии также было сообщено по месту работы скончавшегося следователя. Принявший это сообщение следователь Чуркин пришел в неописуемое замешательство, однако, после консультации с заместителем прокурора г. Москвы Амелиным, он прикатил в больницу в сопровождении двух понятых для проведения опознания по всем правилам следственной науки.

К моменту появления этой компании участники операции пришли в состояние полной боевой готовности: Турецкий, получивший инъекцию какого-то чудовищного снадобья, возлежал бездыханный на столе в морге с лицом цвета бледной поганки и начальными признаками трупного окоченения, Елена Петровна неподдельно плакала в приемной, старший лейтенант Горелик с удрученным видом и форменной фуражкой в руке стоял возле дверей морга.

Дежурный доктор Давид Львович просил провести церемонию опознания побыстрее: у него закончилось время дежурства. Педантичный Чуркин кривил рот в усмешке и писал протокол опознания со всеми подробностями.