Константин Дмитриевич. Но моя должность не имеет ни. малейшего отношения к тем вопросам, которые я вам бы хотел задать.
— Я слушаю вас.
В зале ожидания сидели двое — почтенный старичок и парень в очках, ожидали поезда. Она нашла телефон-автомат — на нем отсутствовал диск.
— На улице, девушка, исправный. Был, по крайней мере, десять минут назад,— сказал почтенный старичок,— я внучке звонил, хотел сказать, чтобы дверь не запирала, а ее дома нет, и где шастает...
Ирина вошла в будку и услышала гудок электрички, протяжный и тоскливый, как звук маяка в тумане моря. Она открыла расписание, но в будке было совершенно темно, она вспомнила о Манином «фрнарчике», посветила на плохо пропечатанные страницы: гудела последняя электричка на Москву. Ирина заметалась между будкой и платформой и решила все-таки ехать — боялась, что не дозвонится, а электричку пропустит.
Очкарик сел на скамейку напротив Ирины и стал изучать какую-то схему, выполненную на большом листе ватмана.
— Извините,— решилась Ирина,— можно вас спросить?..
— Пожалуйста, пожалуйста,— сказал паренек, свернул ватман в трубочку и закрепил резинкой, как будто только и ждал предлога начать разговор.
— Вы не знаете случайно, что такое в Подлипках может называться «жестянкой»? Может быть, фабрика?
— В Подлипках? Вы знаете, что это только станция так называется. А сам город — Калининград.
Вообще-то Ирке это было известно, но в данный момент интересовало очень мало.
— Пусть Калининград. Может, там есть какое-то место с таким названием?
— Жестянка? Место? А в каком контексте употреблено это слово, простите?
— Да ни в каком. Просто «жестянка» и все. Хотя нет — контекст такой: «пойдешь вдоль жестянки».
— Это вам так объяснили? — почему-то очень удивился очкарик.— Пойдешь вдоль жестянки? Но это же блатное выражение, лагерное то есть, тюремное.
Парень таращил глаза за толстыми стеклами очков, как будто говорил что-то ужасное, что не следовало слышать такой симпатичной интеллигентной девушке.
— Да, наверно. Одна лагерная женщина так говорила. Ирина с тайным удовольствием наградила Валерию Маниным эпитетом.
— Лагерная? Ну, если та-а-к,— протянул парень,— то это означает железную дорогу. «Пойдешь вдоль железной дороги».
«Вдоль железной дороги! Конечно же, можно было бы и самой догадаться! Я найду Кешу! Маленький такой мальчик, два дня его таскают по каким-то строениям! Я его найду обязательно! Сколько ехать до Подлипок минут пятнадцать-двадцать? Господи, дай мне силы - найти это строение восемнадцать, я заберу Кешу, чего бы это мне ни стоило!»
Последняя электричка останавливалась на каждой станции и подолгу стояла на месте. Ирина гнала время — скорее, скорее! Очкарик, потеряв надежду на продолжение беседы, дремал, прикорнув головой к деревянной обивке вагона.
А что, если...
— Простите, пожалуйста, еще раз.
Ирина легонько дотронулась до его руки. Парень встрепнулся, зачем-то пригладил волосы.
— Можете вы исполнить одно поручение? Это несложно, надо позвонить в милицию. Я не знаю телефона...
— Ноль-два.
— Да, конечно. Только...
«В дело замешаны милицейские, даже какой-то подполковник, не дай Бог, парень на него нарвется!»
— Только говорить надо лично, понимаете — лично, с Романовой...
— С начальником МУРа? — с энтузиазмом воскликнул очкарик.
— ...или с майором Грязновым. И если вы их не найдете, то больше говорить никому ничего не надо. Даже самому главному начальнику на Петровке. Можно узнать, как вас зовут? Меня — Ирина. |