— Ты хочешь сказать, что наша судебная система совсем не работает?

— Я в это верю каждой клеточкой своего существа. Особенно сейчас.

— Ладно. А я ставлю, что он виновен. Раз — в двух похищениях, два — в одном убийстве.

— Может, прямо сейчас и заплатишь? — полюбопытствовал Сэмпсон, победоносно выпуская дым. — Ставка в пятьдесят баксов не разорит?

— Меня устроит. А ты сколько хочешь?

— Сочтемся. Мне нравится получать с тебя мелочь.

Перед главным входом в здание Верховного суда на Третьей улице толпилось не менее двух тысяч человек, при том, что сотни две, включая репортеров, выстроившихся в семь рядов, уже проникли внутрь. Обвинитель пытался наложить запрет на присутствие прессы, но получил отказ. Некоторые несли плакатики: «Мэгги Роуз жива!» Люди передавали в помещение суда розы. По Индиана-авеню взад-вперед дефилировали добровольцы, раздающие розы. Сновали торговцы памятными значками. Бойко шла торговля маленькими свечками, которые люди зажигали у себя на подоконниках в память о Мэгги Роуз.

У черного хода, предназначенного, помимо прочего, и для доставки скромняг юристов вроде нас, тоже толклась горстка репортеров. Там проходили также копы-ветераны, не любившие толпу. На меня и Сэмпсона тут же навели микрофоны и телекамеры. Впрочем, нас давно уже не обескураживали подобные изобретения прогрессивного человечества.

— Детектив Кросс, правда ли, что ФБР отстранило вас от расследования?

— У меня прекрасные отношения с ФБР.

— Вы по-прежнему бываете в Лортоне у Гэри Мерфи?

— Звучит, словно я хожу к нему на свиданку. До этого пока не дошло. Я работаю с ним в составе группы врачей.

— В деле существуют расовые аспекты? Вы ощущаете это на себе?

— Думаю, расовые аспекты существуют во множестве вещей. В данном случае не ощущаю ничего из ряда вон выходящего.

— А вы, детектив Сэмпсон? Вы согласны, сэр? — поинтересовался молодой пижон в радужном галстуке.

— Как видите, сэр, мы скромно идем через заднюю дверь. Мы из тех, кто не допускается в парадное. — Сэмпсон, так и не снявший темных очков, улыбнулся прямо в камеру.

Наконец мы добрались до служебного лифта, стараясь оказаться в кабине без репортеров, для чего потребовались некоторые телодвижения.

— Ходят слухи, будто Энтони Натан предъявит суду заявление о невменяемости подзащитного. Что вы скажете?

— Ничего. Спросите самого Энтони Натана.

— Детектив Кросс, вы будете делать заявление о том, что Гэри Мерфи не безумен?

Наконец-то дверцы старинного лифта закрылись, и кабина вознеслась на седьмой этаж, на судейском жаргоне — «Седьмое небо». Этот этаж никогда не отличался тишиной и контролируемостью — здесь царила вокзальная сутолока, толпились копы, юные преступники и их родные, закоренелые мошенники, адвокаты и судьи. Но сейчас вся эта толпа была сметена приказом очистить этаж для одного-единственного процесса. Процесс века. Не этого ли жаждал Гэри Сонеджи?

При отсутствии хаоса здание федерального суда казало свое истинное лицо — физиономию морщинистого старикашки при ярком свете утра. Утренние лучи солнца, просочившиеся сквозь окна на восточной стороне, высветили все складки и трещины на стенах.

Наше прибытие совпало с появлением обвинителя: в зал суда вошла Мэри Уорнер, государственный прокурор шестого округа, — миниатюрная женщина лет тридцати шести. По своим способностям она вполне соответствовала Энтони Натану: как и он, она не проиграла еще ни одного дела, во всяком случае, ни одного крупного. Она всегда тщательнейшим образом готовилась к процессу и умела безошибочно воздействовать на судей. Один из ее оппонентов как-то бросил: «Это как игра в теннис с партнером, который отбивает все мячи, даже крученый, любую сложную подачу.