– О моем содействии, как мне показалось. Я так до конца и не поняла, хотел ли он узнать мое мнение или заручиться моим молчанием. Он назначил мне встречу сегодня вечером вот по этому адресу.

И я показываю ему на обратную сторону визитки. Он распрямляет плечи, сжимает челюсти и с авторитетом телохранителя объявляет, что пойдет со мной. Неожиданные искренность и сила, вмиг сметающие его экклезиастическую сдержанность, производят на меня чрезвычайно благоприятное впечатление. Он, должно быть, чувствует, что я выхожу из своего кокона, и делает знак официантке, чтобы та несла следующее блюдо. И мне подают голубоватый суп, в котором плавают жаренные во фритюре неопознанные шарики, которые я перебираю вилкой, в то время как он продолжает:

– Нет ли у вас других проблем, которые я бы мог помочь вам разрешить?

– Имя Девы. Почему именно «Гваделупская»? Я прочла много противоречивых объяснений на этот счет.

– Не противоречивых, дитя мое, а дополняющих друг друга. Попробуйте, пальчики оближешь. Hiachinango, обжаренный с голубым маисом. Двойная культура – вот в чем величие нашего чуда, я бы даже сказал, его глубокий смысл. Своими речами, обращенными к Хуану Диего, равно как и символами на своей мантии, Божья Матерь пожелала обратиться сразу к двум общинам. Противоречивые толкования не только полностью обоснованны, но и желанны. После того как она пять раз являлась Хуану Диего, она предстала перед Хуаном Бернардино, который был…

Тут он делает паузу, чтобы увидеть, насколько хорошо я владею предметом.

– Его дядей, которого она исцелила от чумы.

– Совершенно верно. Представ перед ним, она назвалась «Дева из Гваделупы». Так же, как и во время своих явлений двухвековой давности на берегах испанской реки, названия которой не мог знать индеец, что и должно было явиться доказательством достоверности в глазах епископа Сумарраги. Названия, не лишенного смысла и для ацтеков, поскольку на науатле она произнесла Cuahtlapcupeuh: «та, что прилетает из страны света». И еще Coatlaxopeuh: «та, что попирает змея». Бога-змея Кецалькоатля.

– Того, что носил ожерелье из черепов и отрубленных рук?

– А что?

– Да так, просто вдруг всплыло перед глазами…

– Наш доктор исторических наук расскажет вам об этом гораздо лучше меня, но, кажется, Кецалькоатль носил скорее ожерелье из огромных перьев, а ожерелье из человеческих черепов – богиня Тонанцин, святилище которой располагалось ранее на холме Явлений. Поздравляю, вы великолепно осведомлены.

Я улыбаюсь. Мне вдруг становится как-то не по себе. Последнее произнесенное им имя, Тонанцин, произвело на меня странное впечатление, как если бы встало в ряд с неприятным воспоминанием, которое мне не удается воскресить.

– Знаете, Хуан Диего был исключительным человеком, – продолжает он. – Истинным посвященным, напускающим на себя вид этакого простачка. Вечным ребенком, временами наивным, но вооруженным верой и патриотическим чувством, которые раздвигали границы невозможного. Он видел, как кровоточила его земля, как тысячи его братьев становились жертвами бесчинств колонизаторов. Все его существо, вся его душа, горячо преданная родному народу, страдала и мучилась, что не мешало ему быть бесконечно благодарным испанцам, открывшим ему истинного Бога. Он рассказывал своему исповеднику, что ежедневно в своих молитвах просит Деву Марию ниспослать мир и взаимопонимание в сердца двух враждующих народов. История крестовых походов, которой его обучали на уроках закона божьего, завораживала его. Он видел себя облаченным в доспехи святого Людовика, объявившего войну неверным, и даже представлял себя на месте Жанны д'Арк, неграмотной, как и он, пастушки, которой тем не менее были явления святого архангела Михаила и святых Екатерины и Маргариты, призывавших ее освободить Францию от английского ига…

– Вы хотите сказать, что на сотворение собственного чуда Хуана Диего вдохновил подвиг Жанны д'Арк?

– О да… Я глубоко в этом убежден.