Троллейбусная любовь

А напротив нашего общежития было женское общежитие пищевого института. Наше, авиационное, считалось мужским. Девушки как-то не очень хотели становиться авиаторами. В клубе пищевого института устраивались танцы. Еще даже не было такого слова – «дискотека». Привести девушку из пищевого после танцев было некуда. В общагу? Стыдоба. Порядочная девушка вместо того, чтобы заняться тем, для чего ее привели, сначала начала бы мыть посуду. А куда деть соседей по комнате? В то нравственное время даже целоваться при других стеснялись. Порнографии же никто не видел, о наркотиках знали понаслышке.

Зато с другой стороны от института находилось троллейбусное депо. Троллейбусов к тому времени в Москве расплодилось, как прусаков в коммунальной квартире. В депо все они на ночь не вмещались, поэтому многие троллейбусы оставались «ночевать» прямо на мостовой, напротив нашей главной институтской проходной. Вот в эти троллейбусы мы иногда и приводили своих любимых девушек после танцев. Шутка ли, мои старшие товарищи научили меня не только открывать двери «спящего» троллейбуса, но и опускать его штанги, присоединять их к проводам, включать печку… В троллейбусе даже зимой становилось тепло, а из снятых сидений мы научились раскладывать двуспальную кровать для ночлега. Главное было после танцев успеть занять свободный троллейбус. Впрочем, уже издали становилось понятно: если штанги подключены, значит, троллейбус занят. Не мешать! А вдруг там твой друг занят сейчас самым важным делом – читает любимой девушке стихи!

Да, мы тогда любили литературу, девчонок, которые любят нас за прочитанные им стихи, водку с пельменями, фильмы эпохи неореализма, театры, пирожки с мясом на морозе по пять копеек…

Конечно, еще надо было поспевать учиться. В свободное от преферанса и троллейбусов время. Сцена продолжала меня зазывать воспоминаниями о «Ходоках к Ленину» и «Репке». Этот успех хотелось повторить. Я продолжал дружить с Володей и его друзьями из «Щуки». Они были близки к тому, что я любил больше всего на свете, – к театру. Даже сейчас, по прошествии множества лет, я могу сказать, что театр был на протяжении всей моей жизни единственной любовью, которой я никогда не изменял…

Леня. Пружина раскручивается

Фрагменты автобиографии, www.zadornov.net

О ЛЕНЕ ФИЛАТОВЕ

Он, как и мой отец, мыслил широкоформатно. Так же не подчинялся тем взглядам, которые в нас вдалбливали советской колотушкой. Он всегда высказывал свое личное мнение. И мнение это, как у поэта, рождалось в его сердце, а не в голове.

Конечно, все не без греха. И он был человеком со всеми присущими нам слабостями. Любил выпить, опохмелиться, далеко не мудро отстаивал в споре свою точку зрения – мог даже подраться! Довольно часто мог в споре обидеть человека, съязвить так, что тот становился его врагом на всю жизнь. Про одного из очень гордых, звездящих артистов, например, сказал, что тот напоминает ему описавшегося беркута.

А еще в Лене было то, что есть далеко не в каждом, – пружина! Есть такое выражение у инженеров – «заневоленная пружина». Вроде и пружина, но заневолена. Не может поэтому раскрутиться. Большинство людей в Советском Союзе напоминало заневоленные пружины, а Леня был пружиной раскручивающейся. Он не признавал неволи души. Он был прежде всего поэтом, а потом уже актером и режиссером. Стихи словно копились у него в душе, а потом от переизбытка поэтического давления, дабы организм не взорвался, они прорывались на бумагу. Леня, как и Пушкин, мог разговаривать рифмами. Бывало, в компаниях на спор импровизировал стихами…

Я понимаю, что большинство поклонников актера Леонида Филатова узнали его как поэта после того, как он написал «Сказку о стрельце».