— Безусловно, — кивнула Эми. — Я сказала себе, каждый должен внести свою лепту, чтобы праздник удался. Поэтому очистила улицы.

— Простите, я не понял, — уставился на нее мистер Челфонт. — Вы про уличные украшения?

— Нет, нет, — покачала головой Эми, — я не про плакаты и гирлянды. Просто решила, будет нехорошо, если все эти люди, съехавшиеся из провинции и из колоний, увидят девочек на Бонд-стрит, Уордор-стрит, да и вообще в городе. Я горжусь Лондоном и подумала, что мы не должны портить ему репутацию.

— Людям надо как-то жить.

— Разумеется, надо. Разве я сама этим не занималась, дорогой?

— Ой, — с ужасом воскликнул мистер Челфонт, — вы этим занимались? — Он до смерти напугался и принялся озираться, опасаясь, что за ним наблюдают.

— Видишь ли, я открыла свой дом, и девочки делятся со мной. Я взяла на себя весь риск, а потом, есть же и другие расходы. Скажем, на рекламу.

— Но как... как о вас узнают? — В нем проснулся профессиональный интерес.

— Легко, дорогой. Я открыла туристическое бюро. Туры по злачным местам Лондона. Лаймхаус и все такое. А потом находится какой-нибудь старичок, который просит показать ему что-то особенное.

— Ловко, — признал мистер Челфонт.

— И полезно для общества. Улицы стали чище. Хотя, конечно, я пригласила только лучших. Тщательно отбирала. Некоторые возмущались, говоря, что всю работу делают они, но я напомнила, что идея принадлежит мне.

— И как же вы вышли на покой?

— Заработала пять тысяч фунтов, дорогой. Это, знаешь ли, и мой юбилей, хотя, глядя на меня, трудно такое себе представить. У меня всегда были задатки деловой женщины, и я поняла, как можно расширить бизнес. Открыла такой же дом в Брайтоне. Можно сказать, начала очищать Англию. Чтобы она нравилась жителям колоний. В последние недели деньги потекли в страну рекой. Закажи себе еще хереса, дорогой, что-то ты неважно выглядишь.

— Честно говоря, должен признаться, мне надо идти.

— Да перестань. Это же Юбилей, не так ли? Попразднуем. Не стоит портить вечер.

— Мне кажется, я вижу одного приятеля.

Мистер Челфонт беспомощно огляделся: какой там приятель, он не мог придумать даже фамилию. Спасовал перед женщиной, чей характер оказался покрепче, чем у него. Она цвела, как огромный, яркий осенний цветок. Он же почувствовал себя стариком. Как она сказала... «мой юбилей»? Он забыл повернуть руку, и стала видна обтрепанная часть рукава.

— Хорошо, только один стаканчик. По-хорошему, заказывать должен я...

Эми подозвала официанта, и мистер Челфонт, стараясь не замечать осуждающего взгляда, задумался о вопиющей несправедливости: она уверена в себе, богата. Он сидел в своей квартирке тихо, как мышка, тогда как она была неотъемлемой частью всех этих торжеств, развевающихся флагов, веселья, шествий.

— Конечно, такой праздник нельзя пропускать, но я не мог подняться с кровати. Ревматизм.

Он нашел благовидный предлог. Его тонкому вкусу претили все эти плебейские увеселения. Он хорошо танцевал, но не те танцы, что отплясывали на мостовой. Он умел ухаживать, но они обходились без этого, пили, обнимались в парках и сходили с ума от счастья. Он знал, что будет среди них чужаком, поэтому и держался подальше, но ему казалось унизительным, что вот Эми ничего не упустила.

— Я вижу, с деньгами у тебя туго, дорогой, — заметила Эми. — Позволь одолжить тебе пятерку-другую.

— Нет, нет, — замотал головой мистер Челфонт. — Я не могу.

— Полагаю, в свое время мне от тебя перепадало, и немало.

Перепадало ли? Вспомнить ее мистер Челфонт так и не смог: слишком давно он встречался с женщинами лишь для того, чтобы получить деньги от них.