Она хочет, чтобы он заговорил. Грэм понятия не имел о чем, одно было ясно — надо что-то сказать.

— Эвелин, тебе не следует здесь находиться, — ласковым тоном сказал он. — Так не полагается. Если об этом узнает твой отец, то наверняка объявит мне войну, которая, без сомнения, приведет в негодование нашего короля.

Сдвинув брови, Эвелин бросила на него сердитый взгляд, потом качнула головой и подняла руки, как будто сказала: «А кто узнает?»

Она снова коснулась его губ, но на сей раз Грэм уже понимал, чего она добивается. Вздохнув, он подвел ее к креслу у очага и жестом пригласил сесть. Потом подтащил от окна небольшую низкую скамейку и устроился рядом.

Они сидели бок о бок, но не успел Грэм придумать тему для разговора, как Эвелин поднялась со своего места и сдвинула кресло так, чтобы оказаться напротив Грэма. Потом снова села и стала напряженно смотреть ему в лицо.

Никогда в жизни Грэм не чувствовал такого смущения. Язык у него словно одеревенел. Он не мог придумать, что сказать. Дело пошло бы легче, если бы она могла говорить. Тогда она стала бы задавать вопросы. Да, на вопросы он бы отвечал с легкостью, но самому найти тему…

Грэм не привык много говорить, а тем более вести легкую беседу. Он предпочитал краткость. Его братья шутя говорили, что заставить Грэма произнести несколько слов кряду все равно что протащить веревку в игольное ушко.

Ну что же, он будет говорить о браке. Раз завтра свадьба, можно считать, что это и есть единственная причина, почему Эвелин оказалась в его покоях. Надеялась развеять свои страхи? Выяснить, насколько страшен он для женщин?

Чувствуя, как его раздражает собственная неуверенность, Грэм откашлялся. Ему бы меч в руки и врага, чтобы сразиться. С этим бы он справился. Но с юной леди, которая сидит напротив и с нетерпением ждет, что он заговорит… Этому не учился ни он, ни его люди.

— Ты понимаешь, что завтра нас обвенчают? — ворчливым тоном произнес наконец Грэм.

Эвелин улыбнулась и кивнула. Это хорошо. Во всяком случае, она не бросилась вон из комнаты, как будто за ней гнались все псы ада. Тем не менее Грэм не был уверен, что она в полной мере осознает все последствия их брака.

— Ты понимаешь, что, как только церемония окончится, мы уедем из твоего… из этого замка и вернемся во владения Монтгомери?

Ее лицо омрачилось, но она снова кивнула.

— Правда состоит в том, что я понятия не имею, как с тобой обращаться, Эвелин Армстронг, — признался Грэм. — Я ведь еще не думал о женитьбе. А если бы думал, то выбрал бы девушку из собственного клана. Привыкшую к образу жизни Монтгомери. Умеющую вести хозяйство в замке. Мои люди…

Грэм на мгновение умолк, потому что Эвелин кивала и при этом не отрывала глаз от его губ. Но на ее лице было такое выражение — счастья? — что Грэм был изумлен.

Он решил не обращать внимания на странное поведение невесты и еще раз откашлялся, чтобы продолжить:

— Я со своими людьми каждый день тренируюсь. Как у вождя клана, у меня есть и другие дела. Ко мне приходят соплеменники, чтобы разрешить споры, рассказать о своих бедах, попросить совета.

Взгляд Эвелин выразил нетерпение. Она покачала головой, потом обвела рукой комнату, как будто пыталась включить в этот жест весь замок, и бросила на Грэма еще один нетерпеливый взгляд, как будто напоминала ему о том, что она дочь тана — вождя клана — и хорошо представляет себе обязанности лэрда.

Грэм вздохнул. Значит, ей неинтересно слушать про его занятия. Он не винил Эвелин. Должно быть, ей скучно, рассказ получился совсем не блестящий, но ведь он так не любит длинные разговоры.

— О чем бы ты хотела поговорить?

Вопрос мог показаться ей нелепым, ведь она-то говорить не могла, но тема, которую выбрал он, ей не понравилась.