Молчание. Тут в комнату вошел Мэрдок и робко заметил:

— А не случилось ли с ним что-нибудь?

Папа метнул на злополучного юношу гневный взгляд.

— Замолчи, болван. Все умничаешь не там, где надо.

Мэрдок скис; молчание стало просто мучительным; наконец, папа не выдержал:

— М-да, и так-то это нелегкая обуза. А когда еще он, изволите ли видеть, не является домой и пьянствует где-то…

Замечание это вывело маму из себя, от возмущения на щеках ее вспыхнули яркие пятна.

— Ну, откуда тебе известно, что он пьянствует?

Несколько растерявшись, папа уставился на нее.

— У несчастного старика нет ни гроша за душой, — продолжала мама. — Все над ним измываются, пьяницей называют. Как же, пьяница! Да с ним последнее время так обращались, что я нисколько не удивлюсь, если он наложил на себя руки… — И она заплакала.

Мэрдок поглядел на нас со скромным видом человека, который оказался прав, а Кейт подошла к маме, чтобы успокоить ее.

— Право же, папа, — заметила она с укоризной, — ты должен принять какие-то меры; ведь у него нет денег, так что он никак не мог закутить.

Лицо у папы было самое несчастное.

— И чтобы потом все соседи стали языком чесать… Только этого нам недоставало! — Он встал из-за стола. — Я велел своему штату смотреть в оба. Больше я ничего не могу сделать.

Папин «штат» состоял из долговязого помощника по имени Арчибальд Юпп, который с необычайным рвением и готовностью выполнял все, что ему приказывали, ибо надеялся со временем стать преемником папы, и тучного юноши, передвигавшегося с такой медлительностью, что рабочие Котельного завода и разные насмешливые юнцы прозвали его «Скороходом». Я не очень-то верил, что их соединенные усилия могут принести какую-то пользу. Впрочем, вскоре мне пришлось убедиться, что я был неправ. Вспомнив, в каком отчаянии пребывал последнее время дедушка, я не на шутку забеспокоился.

Настало следующее утро — ни самого дедушки, ни следов его. Дом окутала гнетущая атмосфера напряженного ожидания. В полдень о дедушке по-прежнему ничего не было слышно, и тогда папа, ударив, но не слишком сильно, по столу ладонью, заявил тоном человека, оповещающего о своем решении:

— Надо телеграфировать Адаму!

Да, да, пусть приедет Адам, это самое правильное, самое разумное, что можно предпринять. Но телеграмма… Ох, этот страшный вестник, к помощи которого почти не прибегали в этом доме, — здесь телеграмма представлялась носительницей всяких дурных, чуть ли не роковых вестей. Отказавшись от услуг Мэрдока, мама надела шляпу и, слегка склонив по обыкновению голову на бок, отправилась сама в Драмбакское почтовое отделение. Через час пришел ответ: «Буду завтра четверг три часа дня Адам».

Как это ни глупо, но мы сразу воспрянули духом — такой быстрый отклик, такое деловое отношение были весьма многообещающими. Мама положила телеграмму в ящик, специально отведенный для Адама, где она хранила его письма, школьные табели, старые конверты от жалования и даже перевязанный ленточкой локон, и заметила:

— На Адама можно положиться.

На другой день перед приездом Адама мы узнали страшную весть. Я бродил по дому как неприкаянный, когда папа вдруг среди дня вернулся с работы. С ним пришел Арчи Юпп; он остался в передней, а папа подошел к маме и, помедлив немного, понуро, даже с сокрушенным видом сказал:

— Возьми себя в руки, мама. Нашли дедушкину шляпу… она плавала в пруду.

Юпп, до сих пор прятавший шляпу за спиной, показал нам свою находку; мы испуганно уставились на нее: жалкую, сплющенную, насквозь мокрую.

— Она плавала в самом глубоком месте, миссис Лекки.