Друэтт. Великолепно… Я хотел вам сказать, что внимательно изучил весь «Медицинский журнал», но, простите меня, не понял ни одного слова.

Дженни. У телефона мистер Чайверс. Он просил узнать, сэр, не согласитесь ли вы позавтракать с ним и мистером Глистером в парчестерском «Лайон-отеле» ровно в час дня?

Веннер. Передайте ему: доктор Веннер сожалеет, но завтракать сегодня не сможет.

Дженни. Слушаю, сэр. (Уходит.)

Друэтт. Почему вы отказались? Не любите шампанское?

Веннер. Только не тогда, когда его предлагают торгаши в толстых коричневых ботинках и вдобавок собираются вас ударить сзади.

Друэтт. Я вспоминаю, как они приняли того умиравшего от голода австрийца, который открыл мензонил… А теперь он скупает Ренуара.

Веннер. Ренуаровские женщины для меня слишком жирны.

Друэтт. Женщины Мане изящнее.

Веннер. По мне слишком изящны.

Дженни. Мистер Чайверс вместе с мистером Глистером тотчас выезжают. Через час пятнадцать минут они будут уже здесь.

Друэтт. Хотят во что бы то ни стало, чтобы и вы коллекционировали картины.

Дженни. Доктор Брэгг только что звонил и просил передать, что у него четыре джентльмена из газет — они ждут вас. Доктор Брэгг спрашивает, когда вы сможете зайти к нему на коктейль?

Друэтт. A-а, значит, уже не дешевый херес?..

Веннер. Передайте, что я уезжаю.

Дженни. Хорошо, сэр! (Собирается уйти, но Веннер ее останавливает.)

Веннер. Дженни!

Дженни. Да, сэр.

Веннер. Вы уложили мой чемодан?

Дженни. Сейчас это сделаю, сэр.

Веннер. Как только закончите, будьте так добры, принесите его сюда.

Дженни. Конечно, сэр.

Веннер. И захватите мое пальто и шляпу.

Дженни. Да, сэр. (Уходит налево.)

Друэтт. Вы собрались уехать на воскресенье, чтобы увильнуть от них?

Веннер. Даже больше, чем на воскресенье, Друэтт.

Друэтт. Прекрасная мысль. Но, боюсь, вам помешает погода, будет гроза… Куда вы едете?

Веннер. В Китай.

Друэтт. Куда?

Веннер (вяло улыбаясь). Мне всегда хотелось попробовать суп из настоящих птичьих гнезд.

Друэтт (громко). Бог мой! Неужели вы дойдете до такого легкомыслия? Нет, вы не уедете туда.

Веннер. Уеду. В двенадцать часов машина повезет гнилые апельсины. Я буду сопровождать их до Парчестера. Ночью попаду в Ливерпуль. Мой пароход уходит завтра. Через четыре недели я в Санчене.

Друэтт. Зачем вам это?

Веннер. Для настоящих опытов.

Друэтт (еще громче). Для настоящего шутовства.

Веннер. Я хочу испробовать бетразол в случаях полиомиелита. Там стойкая эпидемия в условиях тропиков. Это именно мое дело.

Друэтт. Вы… негодный лгун.

Веннер. Я?.. Я насквозь негодный.

Друэтт. Что с вами произошло?

Веннер. Не знаю. После того, что случилось, я потерял равновесие. Нокаутирован! Но я не могу поверить, что все кончено, что все окружающее — прах. Друэтт, я должен поверить в то, что считал невозможным.

Друэтт. Вот оно как!

Веннер. Вы не смеетесь, это хорошо.

Друэтт. Вашу шутку я, очевидно, пойму позднее.

Веннер. Еще месяц назад я глумился над всем. Вот… клеймо от ожога… Я был слишком умный, Друэтт, Я слишком часто издевался над собственными чувствами. Когда она лежала на моих руках… там, в лаборатории, и смотрела на меня… в ее глазах догорала последняя искра жизни… О боже, не могу объяснить, что я тогда почувствовал. Мучительное ощущение вечности. И отсюда другое чувство, чувство своего ничтожества и порочности.