Тут он отпрянул, потому что безошибочно ощутил мертвую плоть. Фигура не была раскрашенным камнем: это было тело мертвой женщины. Еще более необъяснимым образом это тело принадлежало Фелиции де Пизанж, которую Юрген давным-давно любил в Гатинэ, за много лет до того, как завел ростовщическое дело.

Для Юргена было очень странно вновь увидеть ее лицо. Он часто гадал, что станет с этой крупной смуглой женщиной; гадал, правда ли, что он первый мужчина, с которым она обманывает мужа; и гадал, что в действительности за особа эта мадам Фелиция де Пизанж.

«Два месяца мы играли с тобой в близость, не так ли, Фелиция? Понимаешь ли, моя дорогая, по правде сказать, я почти забыл о тебе. Но совершенно отчетливо вспоминаю оставленную приоткрытой дверь, а когда я ее осторожно отворял, первым делом видел лампу на туалетном столике, едва горящую и светящуюся пыль на стеклянном абажуре. Разве не странно, что нашу безмерную порочность подытоживает не что иное, как память о пыли на стекле лампы? Ты была очень миловидна, Фелиция. Смею сказать, что полюбил бы тебя, если б когда-нибудь тебя понимал. Но когда ты рассказала мне о ребенке, которого потеряла, и показала мне его портрет, я тебя разлюбил. Мне почудилось, что ты предаешь того ребенка, обращаясь со мной чересчур благородно. И впоследствии между нами всегда находился его маленький призрак. Однако меня вообще не волновало, что ты обманываешь мужа. Правда, я знал твоего мужа весьма хорошо… Мне говорили, что милостивый виконт был крайне доволен сыном, которого ты ему родила через несколько месяцев после нашего расставания. Так что, в конце концов, большого вреда не причинено…»

Тут Юрген увидел другое женское тело, лежащее наподобие скульптуры на другом низком и плоском надгробии, а за ним еще одно, и еще. И Юрген присвистнул.

– Что ж, вот они все! – сказал он. – Значит, я приведен на очную ставку со всей нежной плотью, которую когда-либо обнимал? Да, вот Грана, и Розамунда, и Маркуэва, и Элинора. Хотя вот эту девушку я вообще не помню. А это, по-моему, маленькая еврейка, которую я приобрел в Сидоне у Хассан-бея, но можно ли быть уверенным в этом? Все же вот это, несомненно, Юдифь, а это – Мирина. Я бы не прочь вновь поискать ту родинку на ее теле, но, полагаю, это было бы непристойно. Боже, здесь все женщины, которые когда-то были моими! Всего их должно быть несколько десятков. Такое зрелище наводит мужчину на серьезные размышления. Но испытываешь великое успокоение при мысли, что с каждой из них обошелся честно. Некоторые из них поступали со мной весьма несправедливо. Но все это в прошлом, а с ним покончено. И я не держу зла на столь непостоянные и близорукие создания, которые не могли удовлетворяться одним любовником, хотя им и был Юрген.

Затем Юрген, стоя посреди мертвых женщин, раскинул руки, словно для объятий.

– Приветствую вас, дамы, и прощаюсь с вами! И вы, и я покончили с любовью. За любовью приятно наблюдать, когда она развивается, со смехом опрокидывая все старые воспоминания. Однако для каждого беспутного влюбленного, который признает власть любви и бесстрашно служит под ее знаменами, конец всего – смерть. Сев любви намного приятнее жатвы; или давайте выразим это так: любовь заманивает нас на окольные дорожки, ведущие среди цветов, которые осыпаются еще до первого свежего ветра, в никуда. Поэтому в итоге, при огромном количестве растраченных волнений, вздохов и драгоценного времени, мы обнаруживаем, что конец всего – смерть. Тогда не было бы более проницательным, дорогие дамы, избегать любви? С другой стороны, мы были несказанно мудры, предавшись отважному безумию, которое вызывает любовь. Поскольку лишь одна любовь может предоставить молодым восторг, хотя и преходящий, в мире, где итог любых человеческих усилий преходящ, а конец всего – смерть.