Ютланд смотрел вперед строго и сурово. После молчаливого изгнания из сельской общины горечь долго и зло разъедала внутренности, но весь день несся по холмам и долинам, заночевал в овраге и к утру ощутил, что осталось только чувство неуверенности перед огромным и чуждым миром, однако другие как-то уживаются?

Он дважды останавливался перекусить и напоить коня с хортом, стрелял по дороге то, что можно продать, снова и снова напоминал себе, что на этот раз надо держаться, как все, как он и жил в том селе, пока не напали те сволочи…

Далеко впереди, в сторонке от дороги, расположился под сенью десятка раскидистых деревьев небольшой караван. Работники как раз снимают с навьюченных коней тюки, ведут животных к небольшой речушке вблизи, а другие спешно ставят объемистый шатер.

Кто-то уже разжег костер, самое легкое дело, там начали рубить мясо. Ютланд смотрел настороженно, это же куявы, видно издали, а с ними хоть и нет войны, но все-таки ненависть кипит в сердце каждого артанца…

Он решительно повернул коня в сторону лагеря. Там заметили одинокого всадника, двое схватили оружие и встали на дороге, остальные занимались своим делом, только поглядывали с интересом.

Ютланд вскинул руку:

– Я с миром.

– Мы тоже, – ответил один с оружием, он уже рассмотрел, что на худом коне такой же худой мальчишка, сунул меч в ножны. – Будь гостем, раздели наш хлеб.

– Спасибо, – поблагодарил Ютланд.

Он въехал в середину лагеря, из шатра вышел крупный массивный мужик с выпирающим брюшком, похожий на ушедшего на покой кулачного бойца, весь еще налитый звериной мощью, быстрый в движениях, несмотря на массу тела, весь в движении, темно-красные волосы густо падают на плечи, усы вплетаются в бороду, а та мощно ложится на грудь, так что шеи не видать, но Ютланд не сомневался, что и шея у купца бычья.

В белой рубашке, подпоясанный красным поясом, ворот тоже пышно расшит красным, на плечи наброшена легкая волчовка, но вряд ли полы сойдутся на таком брюхе и нехилой груди. Глаза живые и острые, сразу охватил взглядом Ютланда на черном худом коне, заметили и такого же худого пса с голодными глазами.

Ютланду почудилось, что купец сразу как-то подобрался, насторожился, но ничего не сказал, только зыркнул остро. Он ожидал от него громоподобного рева, но взгляд у купца стал маслено-добрым, улыбочка сладкой, а голос прозвучал так, словно заговорила большая кадка тягучего куявского меда.

– Привет доблестному артанину! – сказал он протяжно. – Я всегда говорил, что и наших мальцов надо учить раньше ездить на конях… По делу мыкаешь или от дела лытаешь?

– Просто увидел вас, – ответил Ютланд. – Интересно стало.

Купец сказал добродушным голосом:

– Меня зовут Крумта. Вот уже сорок лет вожу караваны… как в Арсу, так и везде. В Арсе каждый сезон заключаю сделки насчет поставок на мои склады вашего знаменитого зерна. При дворе тцара меня принимают весьма охотно… И еще я один из самых почетных участников гильдии торговцев Троецарствия.

Ютланду почудился неясный намек в словах, что бывал при тцарских дворах, а это значит, мог его видеть тоже. Но купец на то и купец, не выдаст без заметной выгоды для себя, сейчас улыбается и держится, как с обычным покупателем.

Один из богато одетых мужчин прошел мимо к костру, оглянулся, Ютланд увидел злой взгляд.

– Крумта, – сказал мужчина, – что ты распинаешься перед подростком? Да еще артанином?

Крумта усмехнулся.

– Да вот такой я… распинаюсь. И как-то стал тем, кем стал. А ты все еще помощник младшего купца, верно?

Мужчина засопел и отвернулся. Крумта взглянул на коня Ютланда, где так и остались навьюченные мешки.