Он умолк в затруднении, в пещерах отвык говорить длинно и понятно, сам себе понятен всегда, а Ютлан, не дождавшись, уточнил:

– Кем становятся?

– Становятся… – ответил Рокош. – Понимаешь, другие никем не становятся. Те, которым смирять себя не приходится. А кто давит в себе ярость, у того она преображается… перерастает… в общем, тот человек становится нужным не только себе и жене, но и стране. Потому прошу тебя, дави в себе даже начало, зарождение ярости. Потом удержать трудно, а когда остынешь… будет очень стыдно.

– Я знаю…

Рокош сказал задумчиво:

– Мы все закипаем при разном нагреве… Один только-только становится горячим, а ты уже кипишь! А вот для Ледогрыза вообще нужно лес сжечь, чтобы взволновался хоть малость. Все мы разные…

– Но я – слишком, – сказал Ютлан. – Я ничего не помню, когда вскипаю!.. Что-то в меня вселяется… или пробуждается настолько злое и свирепое, что и не знаю просто… Сперва красная пелена, а потом вообще как будто меня нет… а что натворил, вижу намного позже. И сильнее я стократно, когда в этой черной ярости… Почему со мной так? Почему не было такого у Скилла, Придона?

– Скилл и Придон, – проговорил Рокош тихо, – все-таки наполовину дивы, если уж на то пошло. Все-таки, как мы все знаем, не все дивы подпали под власть Ящера. Есть и те, ты их наверняка встретишь, кто в стороне от наших битв, а то и вовсе с людьми дружен. Порея Солнцерукая была как раз из светлых дивов, ее красота и чистота потрясли наших артан…

Ютлан сказал жалко:

– Скилл, Придон… а я?

Рокош вздохнул.

– Богами… или Тем, кто и над богами, предначертано тебе нечто особое. Одна твоя половина – от солнцерукой Пореи, другая – от неизвестного темного демона. Ты вроде бы и не человек вовсе, если на то пошло, но ты человек, Ютлан! Ты родился в семье артан, играл в детстве со Скиллом, Придоном, другими детьми, ты был окружен теплом, любовью и заботой со всех сторон. Я видел, как твои светлая и темная части постоянно борются, как побеждает то одна, то другая…

Ютлан сказал торопливо:

– Темная побеждает все чаще! И все страшнее. Иногда вообще без причины.

Рокош кивнул:

– Я знаю, почему ты бежишь в лес и там бросаешься на деревья, ломаешь их и выворачиваешь с корнем. Ты стараешься как-то совладать.

– Не совладать, – возразил Ютлан, – а… уменьшить вред. Совладать… не могу. Почему так? Почему все веселые и доброжелательные…

Старик изумился:

– Веселые? Доброжелательные? О ком ты?

Ютлан ответил с тоской:

– О тех, кто меня окружает. Они… не злые. Даже когда дерутся. А вот во мне иногда поднимается такое…

Он вздрогнул, побледнел, скулы заострились, а взгляд устремился вдаль, но Рокош чувствовал: будь перед Ютланом стена, он все так же смотрел бы сквозь нее, как будто ее и нет перед ним.

Он окликнул мальчика:

– Ютлан, очнись!..

Ютлан обратил на него взор, и Рокош ощутил, что на него глазами подростка смотрит нечто более ужасное и древнее, чем сама смерть.

– Ютлан!

Ютлан провел ладонью по лицу и сказал устало:

– Иногда… не знаю почему.

Рокош сказал тихо и требовательно:

– Успокойся. Думай про этих добрых людей, что любят тебя. Кто к тебе приветлив.

Ютлан криво усмехнулся.

– Таких немного.