|
— Дней десять поживете еще здесь, — указал на каморку, — пока Петро выздоровеет. За это время мы приготовим ему документы.
— Кто это мы? — вмешался Богдан. — А может, ты помолчал бы? — проворчал Заремба. — Успеешь, — успокоил Евген Степанович. — Потом, когда будут документы, товарищу Кирилюку придется переехать на другую квартиру. Он произнес эти слова просто и обычно, но для Петра они прозвучали чудесной музыкой. “Товарищу Кирилюку…” Выходит, здесь, в глубоком тылу врага, они остаются теми же, кем и были, — людьми. Конечно, право называться человеком надо отстаивать, но ведь оружие у него есть, товарищи есть — вот и можно будет побороться! И Петро ответил просто и сердечно: — Мы с Богданом — комсомольцы. Можете рассчитывать на нас, товарищ Заремба! — Вот и хорошо. А так как вы комсомольцы, да еще с образованием, вам и задание — подготовьте листовку. Значит, так — фашисты принялись гнать молодежь в Германию. Надо разъяснить людям, что их там ждет… — Пододвинулся к столу, жестом подозвал Богдана. — Листовку передадите через Катрусю. Она знает, кому… — Вот она какая, — сказал Богдан. — А еще сестра… Даже мне ни слова… — Наш первый закон — строгая конспирация, — оборвал его Заремба. — Катруся, — ласково взглянул он на девушку, — золото! Если бы все были такие… — Задумался на минутку, потом продолжал: — Стало быть, к завтрему текст листовки должен быть готов. А основное ваше задание — набираться сил. Перед тем как выйти, Евген Степанович долго прислушивался. Завернул за дом и бесшумно исчез в темноте. — Пошел огородами, — сказал Богдан. — Далековато, зато вернее. Вздохнул, внимательно всматриваясь в темноту, но так ничего и не увидел. Сказал со вздохом: — Конспирация… Заремба пришел спустя неделю. Снова попросил Катрусю вскипятить чаю и долго с удовольствием пил. Завел разговор об урожае на огороде, о том, что хлеб на рынке подорожал, что спекулянты окончательно распоясались — три шкуры сдирают с народа. Но хлопцы понимали, что вряд ли Заремба рискнул бы после комендантского часа пробираться на далекую окраину города для беседы о моркови на грядках и о вакханалии на рынке. Поэтому сидели молча, лишь поддакивая. А Евген Степанович, дуя на горячий чай, щурил глаза, аппетитно прихлебывал и очень серьезно обсуждал с Катрусей проблему удобрения для помидоров. Лишь раз, как бы невзначай, обратился к Петру: — Катруся говорила, вы немецкий хорошо знаете. Верно? — Почти как родной. Отец работал в торгпредстве в Берлине, и я вырос там. — Так, так… — Глаза снова исчезли в узких щелках. — А ты, Богдан, почему нос воротишь? — Да разговор уж больно любопытный — картошка, редька… Точно это самое важное… — А зимою скажешь — картошки бы горячей!.. Или, прошу пана, супа с фасолью… — До сих пор жили, как-нибудь переживем! Тот вздрогнул от неожиданности и тут же ответил: — Прекрасное произношение, — довольно потер руки Евген Степанович. — Еще один вопрос. Вы разбираетесь в бриллиантах, золоте, ну и в разном ювелирном хламе? — Полнейший дилетант… — Это беда небольшая. — Заремба вышел в переднюю и принес оттуда несколько книг. — Вот посмотрите. Быстро подковаться сможете? — Ничего не понимаю. — Петро бегло просматривал книжки. — Справочник ювелира… каталоги… ценники. К чему все это? — Но ведь вы не ответили на мой вопрос. — Я думал, вы шутите. |
