- Кстати, тут уже был из этой вашей... прокуратуры.

У Твердохлеба заныло под ложечкой.

- Это какое-то недоразумение.

Ассистентка расстреливала его своими треугольными глазами. Не знала ни жалости, ни сочувствия.

- Никакого недоразумения. Он начал с того, что показал мне свое удостоверение.

- Мне бы тоже следовало... Извините...

- Не нужно, - небрежно махнула своей тонкой рукой Лариса Васильевна. Разве это меняет дело? Ваш предшественник по крайней мере пытался доказать, что он мужчина. Наговорил мне кучу комплиментов, потирал здесь руки так, словно хотел меня съесть, а о цели визита сказать побоялся.

Твердохлеб прикусил губу. Нечиталюк. Его "почерк". Пришел, посмотрел, испугался и побежал к Савочке. А тот свалил это неприятное дело на него, Твердохлеба. Подставляй спину и шею. Что-то ему подсказывало, что здесь придется подставить еще и голову, но он не привык верить предчувствиям.

- Поверьте мне, что если бы не это заявление... - начал Твердохлеб нерешительно.

- Вы хотите сказать, что на профессора пришла анонимка и вы...

- Заявление, - уточнил Твердохлеб.

- Клевета и клевета! - не дослушав его до конца, сделала она вывод. Привыкли забрасывать свои святыни грязью. Считаем, что учим людей грамоте, на самом же деле просто разводим целые стаи анонимщиков. Если бы анонимки никто не читал, их бы не писали. Спрос рождает предложение.

- Это не анонимка, - устало произнес Твердохлеб и назвал фамилию Масляка. - Его жена умерла в вашей клинике. Это так?

- Разве она одна умерла? Ежедневно всюду умирают люди. Бывают случаи, когда медицина бессильна. Вы это знаете. И все знают. Врачи первые принимают на себя удары смерти. И никто не думает, какой ценой это им дается, как никто не вспоминает и о тех случаях, где медицина спасает людей от смерти.

- Это ваш долг.

- Да, наш. Разве только наш? А остальные люди, они что? Должны укорачивать друг другу век, в том числе и медикам, и таким людям, как профессор Кострица?

- Речь идет о другом. Злоупотребление своим служебным положением недопустимо нигде и никому. Вы меня понимаете? Заявитель ссылается на оплаченную договоренность с профессором Кострицей. Оплаченную, понимаете? Он ссылается при этом на свидетелей.

- Еще и свидетели? - Резко очерченные губы скривились еще презрительнее. - Свидетели чего?

- Он называет вас.

- Ах, меня? И вы пришли сюда, чтобы я свидетельствовала против профессора Кострицы?

- Я никого не заставляю. Ставлю вас в известность. Это моя обязанность.

- Ваша обязанность - мешать людям работать! Портить им настроение, испоганить всю жизнь! И ведь каким людям! Самым ценным.

- Моя обязанность - находить истину, - тихо сказал Твердохлеб. - Вы же видите, что я не стал на формальный путь, а пришел просто, быть может, и нарушая заведенный порядок...

- И где же вы хотите найти истину? В человеческих несчастьях?

- Вообще говоря, везде. К сожалению, и в несчастьях. Достоевский говорил: "В несчастьях проясняется истина".

В треугольных глазах плеснулось что-то похожее на испуг.

- Вы страшный человек. Приходите из прокуратуры и цитируете Достоевского...

- А кого я должен был бы цитировать? Может, Торквемаду? Уверяю вас, что у работников прокуратуры далеко не такие злые намерения, как кое-кто им приписывает. Это идет от незнания.

- И вы пришли меня просветить? Может быть, и профессора Кострицу тоже? Хотелось бы посмотреть, что он ответит на ваше просветительство!

- К сожалению, мне не удалось договориться с ним о встрече...

- Вам не удалось, так я вам устрою эту встречу.

- Когда? - невольно вырвалось у Твердохлеба.

- Когда-когда! А хоть сейчас!

Она открыла дверь ассистентской, впустила Твердохлеба в белый, стерильно чистый длиннющий коридор, затем, опередив его, повела за собой к одной лестнице, к другой, ниже и ниже, во двор клиники, тонко изгибаясь всей фигурой, манящая и опасная, как змея.