— Автоматическая мясорубка, — констатировал Охапкин.

— Фильм-ужастик, — добавил Баша, — из тех, что не всегда увидишь.

Акула лениво развернулась, засекла в сиреневом пространстве неуклюжую рыбу, похожую на большое полено, и поплыла к ней. Рыба то ли не почувствовала опасности — наивная была, вместо мозгов в черепушке у нее были прелые водоросли, — то ли поняла, что спасаться от акулы было бесполезно и безропотно приготовилась нырнуть в акулий желудок — жизнь в океане она продолжит в виде отходов, — налетчица распахнула пасть и в следующий миг закрыла ее.

Удивлению акулы не было предела: рыбы в пасти не оказалось, закуска в последний миг стремительно метнулась в сторону и тут же ушла вниз, под брюхо хищницы.

Неглупая оказалась добыча, обманула плавающий желудок, нырнула в невидимую зону. Свинцовые глазки налетчицы сделались по-поросячьи красными от изумления и негодования, но удивление ее сильно увеличилось, когда хозяйка неожиданно обнаружила, что рыбы вообще больше нет, испарилась вся — бухта пуста. Даже ежи, просвечивающие сквозь чистую сиреневую воду чернильно-черными телами, и те куда-то подевались, вот ведь что интересно. И загадочно одновременно. Геннадий покачал головой: стихия моря гораздо таинственнее стихии земли.

— Ну что, усложним кино-концертную программу, а? — предложил Охапкин по-молодому звонкоголосо, словно бы вспомнив времена детства, когда приключения Мойдодыра были ему интереснее приключений Робинзона Крузо.

— Дерзай, — поддержал его Баша, — все равно делать нечего.

— Кок жаловался — ему подсунули ящик гнилого мяса… Это мясо мы и используем.

О гнилом мясе Геннадий слышал, как слышал и хриплую ругань кока, но деталей не знал… Конечно, того, кто подсунул это мясо, надо бы наказать, — что и будет сделано, когда рефрижератор вернется во Владивосток, но и кок тоже лопух калиброванный, мимо носа какую-то вонь пропустил…

А с другой стороны, гнилое мясо — это признак разложения не только нечестной приморской конторы, поставляющей продукты на суда, это признак разложения целой системы, если не всей страны, огромной, как мир, до слез, до стона родной, в которой возникло столько непорядочных контор, что хоть волком вой. Пострадало от них так много народу, что число почти не поддается счету, — купились не только кок и не только команда рефрижератора.

Имена виновных известны, хорошо знакомы России, лица их каждый день появляются на экранах телевизоров, заглядывают в каждый дом, пытаются проникнуть даже в спальни и ванные…

— Сей момент! — Охапкин ткнул в воздух указательным пальцем и исчез.

Вернулся он с большим полиэтиленовым пакетом, от которого резко попахивало свалкой, гнилью, тухлятиной перележавшего продукта. Кусок, запечатанный в полиэтилен, совсем не был похож на мясо — черная, покрытая слизью плоть, сизые дырявые жилы, белый, сваренный тленом отонок, скатавшийся в липкий комок, плотно приклеившийся к вонючему шматку говядины.

— Зажимай носы, публика! — скомандовал Охапкин, разворачивая полиэтиленовый пакет. — Душок тут образовался такой, что иной неподготовленный гражданин может свалиться в воду.

Сам Охапкин дурного духа не боялся — то ли привыкший был по прошлым годам жизни, когда плавал на Севере и в открытых трюмах возил огненный, источающий вредные газы конгломерат, то ли не чувствовал запахов вообще. Он спокойно вытащил зловонный осклизлый кусок из пакета и насадил на крюк внушительных размеров, украшенный хорошо откованной бородкой, проверил шнур, привязанный к крюку; свободный конец закрепил на стойке лебедки и швырнул гниль, как обыкновенный булыжник, в воду.